Рассказы народного следователя

Я люблю Игоря. Он из беспризорников, воспитывался в детдоме. Я познакомился с ним, ведя следствие о растрате, совершенной детдомовским завхозом. Мне понравился начитанный, сообразительный паренек, и я привез его в район, устроил сперва делопроизводителем РАО, а потом взял к себе секретарем.

Он очень впечатлителен, честен и романтичен. Да, Игорь прав. Ни черта на Большаковской дороге действительно не «произрастает». Долго, долго трясешься в скрипучем ходке, а вокруг – все та же солончаковая пустошь…

Сбоку от повозки медленно плывут, один за другим, вразброд поставленные на твердых кусочках земли телефонные столбы. Это уже от нового: телефон установила молодая советская власть. Но сохранились еще и черно-белые полосатые «версты» – пережитки не столь давнего прошлого. Иногда у околиц попадаются даже уцелевшие шлагбаумы, тоже полосатые.

Солончаки, солончаки… Вспорхнет с обожженной солнцем земли пигалица с косичкой на лиловой головке, встретится сидящий на столбе нахохленный кобчик… Вот и вся большаковская «зоология», как выразился бы Желтовский.

Так на все сорок верст… Про сорок современных автомобильных километров шоферы говорят: «раз плюнуть!» Сорок гужевых верст образца двадцатых годов – вдосталь наплюешься!

Своей лошадью я еще не обзавелся. Риковский конюх, запрягая мне откормленного коня рыжей масти и узнав, что я поеду без возницы, сказал:

– Хвалить коня не буду. Не мерин, а наказанье господне! До того ленив, што, то ись, ни один начальник на ем не ездит… Наплачешься… Но других на конюшне нет. Все в разгоне.

Конюх посоветовал мне запастись двумя кнутами. Я не послушался и прихватил лишь один. Солидный, добротный, с длинным березовым кнутовищем. Вполне серьезное орудие для увещевания любого уросливого копытного.

Но когда я, выехав за околицу, предварительно погрозил этим орудием, рыжий, лишь презрительно фыркнул. Эва, мол, чем пугаешь! Мы и не такое видали. И побежал легкой рысцой.

Считая аллюр недостаточным, я намотал вожжи на левую руку, а правой вытянул коня по жирному, лоснящемуся крупу кнутом.

Мне думалось, что последует рывок и мы помчимся сейчас с бешеной скоростью – верст пятнадцать в час. Я даже напрягся, приготовился удержаться. Однако результат получился совсем неожиданный: мерин снова фыркнул, издал неприличный звук, отравив вонью воздух, и… остановился как вкопанный.

О последующем я всегда вспоминал неохотно. Постояв минут десять, жирное животное, взмахнув башкой, словно в назидание мне, спокойно тронулось вперед. Гнусный лентяй плелся шагом, еле передвигая ноги, и, когда мы выбрались на солончаковый большак, солнце уже основательно скатилось к западу. На ближайшем верстовом столбе была намалевана дегтем пятерка… Итак, впереди тридцать пять верст, непредвиденная ночевка в Маргарах и потерянный день завтра. Было отчего рассвирепеть.

С новым потягом бича мерин опять встал на месте и продолжал стоять в полнейшем спокойствии все время, пока я мочалил кнут о его, подбитую толстым слоем сала, рыжую шкуру.

Он был безучастен. Вероятно, крутившиеся вокруг мухи доставляли ему больше неприятности. От мух он хоть отмахивался хвостом…

Но когда пополам переломилось кнутовище и я швырнул бесполезные обломки на дорогу – рыжий ожил. Он покосил глазом на лежавшие в пыли остатки кнута, задрал башку к небу и вдруг, оскалив желтые зубы, заржал несомненно торжествующе.

Выломать хворостину здесь, на голом солончаке, было негде.

Мерин трубил победу.

Я признал поражение.

Подвязав вожжи к облучку, я достал из портфеля тощее милицейское дознание «Об обнаружении трупа с признаками насильственной смерти в деревне Плескуновке» и при свете последних лучей заходящего солнца погрузился в чтение.

Дело было обычным. Убийство в пьяной драке, по случаю очередного престольного праздника.

Заурядное дело. Но для следователя крайне «неблагодарное».

Найти преступную руку, нанесшую смертельный удар в общей свалке, – нелегкая задача.

Предстоял десяток диалогов такого рода:

– Так, значит, вы невзначай убили в драке Смирнова?

– Да кто ё знат? Може я, а може и не я. Почитай, тверезых никого не было. Ну и я… тоже на ногах плохо держался.

– Так если вы на ногах не держались, как же могли добежать до телеги, снять ее с передка и выдернуть курок, которым была нанесена смертельная рана Смирнову?

– Известное дело – не мог! Куда там бегать! Камнем, однако, мог…

– Установлено, что смерть последовала не от удара камнем, а от удара тележным курком.

– Само собой… Докторица сказывала – курком. Камнем-то не убьешь. Вот рази что по виску ахнуть…

– А вы камнем били Смирнова?

– Може бил, а може и не бил… не помню…

– Так кто же убил Смирнова?

Сакраментальный вопрос. Из пяти-шести подозреваемых ни один не ответит: «Я убил». Но и ни один не скажет: «Я не убивал»

– Кто ё знат… Темень была, ночь, одно слово. Кто кого сгреб, того и лупил… всей околицей дрались… Не помню, разрази меня гром! Истинный христос – не помню!

– С кем Смирнов был во враждебных отношениях? Может, насолил кому крепко, обидел чем-нибудь, за чужой женой ухаживал?