Но не успели мы дойти до кабинета, как что–то произошло. Это был мой первый реальный опыт невероятного, которое имело место в больнице «Палмвью». Позже я понял значение этого и осознал ужасную опасность, какой подвергся, когда словно электрический ток пробежал у меня по телу, и заставил остановиться. Я повернулся к Фэбрину и был удивлен выражением его лица. На его бульдожьей морде был написан настоящий ужас… который, впрочем, тут же исчез.
— Минутку, — сказал он. — Мне что–то нехорошо…
Он кивнул на дверь и торопливо ушел. Секунду поколебавшись, Хиллмен отправился следом за ним.
Я зажег сигарету и, пожав плечами, вошел в кабинет Фэбрина. На большом столе из красного дерева была куча разбросанных бумаг. Я подошел и от нечего делать глянул на них. Это были истории болезни и какая–то деловая переписка. Я отвернулся, поскольку в кабинет вбежала девушка.
Увидев меня, она резко остановилась. Я взглянул на нее. Наверное, медсестра, и весьма симпатичная, с темно–рыжими волосами, выбивающимися из–под белой шапочки, и круглого личика, почему–то явно испуганного. Ее голубые глаза отчаянно уставились на меня.
— О-о… А где доктор Фэбрин?
Я пожал плечами.
Девушка отчаянно огляделась.
— Мне нужно найти его. Кое–что произошло!
— Я могу вам помочь? — спросил я и, не дожидаясь ответа, взял ее за руку и направился вместе с ней в холл. Раз в больнице «Палмвью» что–то еще произошло, Боб Хейли должен это увидеть.
Медсестра казалась до смерти перепуганной. Секунду она поколебалась, затем повела меня в палату, где я был лишь несколько минут назад, и где находился «гемофилик».
Я лишь мельком взглянул в палату, затем поспешно закрыл дверь, втащив девушку внутрь. В животе у меня что–то сжалось. Медсестра зажала рукой рот и еще больше побледнела.
Я не винил ее. Инвалидное кресло валялось на боку, и возле него лежала голова. Голова какого–то животного, хотя я и не понял, какого именно. Она была громадной, как кровать, серая, покрытая бородавками и с единственным большим глазом, остекленевшим после смерти. Эта невозможная голова походила на голову жабы, жабы невероятного размера, а из ее слюнявой пасти торчала голова и плечи человека.
Я узнал в нем беднягу — «гемофилика», от выражения лица которого мне стало плохо. Он был мертв, и я надеялся, что умер он быстро. Его грудь, насколько я мог видеть, была сокрушена и искорежена челюстями чудовища.
Медсестра задрожала, она явно была на грани истерик и, и я выставил ее в коридор.
— Подождите здесь, — сказал я. — И, ради Бога, придите в себя. Но мой собственный голос тоже дрожал.
Затем я вернулся в палату. У меня была там работа, нравилось мне это или нет. Я тщательно осмотрел ужасное чудовище, но когда закончил, то знаний у меня не прибавилось. Сперва у меня была сумасшедшая идея, что доктор Фэбрин удалил ограничитель роста у жабы или лягушки, и она выросла до громадных размеров. Как в «Пище Богов» Уэллса. Но это оказалось не так. Это существо не было жабой, оно было чем–то, чего я никогда не видел прежде.
Я сделал одно открытие. Верхняя часть шеи была отрезана от тела, и из обрубка медленно сочилась липкая белесая жидкость. Я видел серые хрящи, нервы и соединительную ткань, не оборванные, а как бы отсеченные острой бритвой. Но все это было совершенно невозможно. С одной стороны, голова такого размера не могла бы пролезть в дверь или в окно. С другой же, тело чудовища должно быть не меньше, чем у динозавра, и его нельзя было спрятать под кроватью. Так что всего этого просто не могло произойти.
Когда я вышел из палаты, медсестра ждала в коридоре. Ей удалось слегка успокоиться, хотя глаза ее были расширены, и в них плескался страх.
— Он ведь мертв? — робко спросила она.
— Да, — сказал я. — Что произошло?
— Я услышала, как кричит мальчик. Когда я вошла, то увидела это… Только он был еще жив, и эта штука тварь жевала его.
Она опять задрожала. Прежде, чем она впала в истерику, я быстро спросил:
— Вы видели только голову? И никакого туловища?
— Вы сами видели это. Голова…
— Нужно найти Фэбрина, — проворчал я.
В коридоре появился интерн, и я окликнул его.
— Послушайте, — велел я. — Оставайтесь у двери на страже. Не пускайте никого — кроме Фэбрина. И сами тоже не входите. Понятно?
Он посмотрел на медсестру.
— Все в порядке, Джин… мисс Бенсон?
Она с трудом кивнула.
— Где же может быть Фэбрин? — спросил я.
— С Хамфрисом.
— Это наверху, — быстро сказала Джин.
Она бежала впереди, быстро перебирая стройными ножками. Я следовал за ней.
— Хамфрис? — спросил я, когда мы поднимались по лестнице. — Знаменитый игрок?
— Угу. В него стреляли…
Я вспомнил. Хамфрис запутался в каких–то темных делишках, полез, куда не нужно, и в результате пару месяцев назад в него всадили шесть маслин.
— У него повреждено легкое, — сообщила мне Джин. — Правая доля. Боюсь, он не выживет.
Я нашел Фэбрина в палате у Хамфриса, когда врач пытался успокоить своего пациента. Пациент же, невысокий типчик с жесткими темными волосами, спускающимися почти что до самых косматых бровей, был до смерти перепуган. Он пытался встать с кровати, и Фэбрин с трудом удерживал его.