Рассказы из сборника "Дождь прольется вдруг"

- Посмотрите хоть на людей в этом вагоне, - говорила Карен. - Здесь слишком шумно, ничего не разберешь. И все же, догадаться, чего они  хотят друг от другасовсем не трудно. Вон тот малыш (она указала на ребенка, и мне пришлось оторвать взгляд от ее живота) плачет, потому что родители в чем-то ему отказали. Какая разница -  в чем? Это не важно. Может ему не позволили бросить на пол игрушку. Не имеет значения. На самом деле, его расстроила не игрушка, не погода, не тесная обувь и даже не то, попали они  в зоопарк или не попали. На самом деле, он хочет сказать лишь  одно: «Я - Бог, и раз я не чувствую себя каждую  секунду совершенно счастливым, значит, что-то не так со вселенной, а потому, давайте, приведите ее сию же минуту  в порядок, не  то я вас всех истреблю». Или вон те сбившиеся в кучку девчонки, они, скорее всего, обсуждают  вечеринку или какого-то мальчика - клевый он или так себе. детали не существенны. Через год они ни единой из них и не вспомнят. Все, что они говорят, сводится к одному: «Ты моя подруга, я твоя подруга, мы едем  в поезде, и нам классно». А вон два старых собутыльника - видите их? - они говорят так: «Жизнь обошлась со мной, как последняя сволочь, я неудачник, но я же знаю, что могу на тебя положиться, ты меня уважаешь, потому что ты еще никчемнее, чем я». Понимаете? Вот к этому все и сводится, и все это - грубо.

- А мы с тобой? - спросил я, краснея. - Что, по-твоему, мы на самом-то деле говорим друг другу?

И тут она отвернулась, и тоже покраснела, хотя, разумеется, невозможно было сказать, расстроила ли ее  необходимость признать наш разговор слишком сложным и значительным, чтобы от него отмахнуться, или смутила первобытная грубость нашего с ней влечения друг к другу.

- Ну вот, я приехала, - объявила она, когда поезд замедлил ход, приближаясь к станции. - Пока.

Влюбленность: из чего она состоит? Мы годами собираем о ней разрозненные сведения и все-таки целостная картина у нас не складывается. Нам нравится думать, что в сознании нашем запечатлен готовый портрет  нашей будущей половинки, что все   ее качества словно засняты нами  на кинопленку, и мы просто рыщем по планете в поисках вот этого самого человека, пока не обнаружим его  сидящим где-нибудь в Касабланке и ждущим, когда мы его признаем. На самом же  деле, наши любови уносятся  от нас карьерой, случайными совпадениями, не говоря уж об отсутствии храбрости в том или этом случае - и ни на что не находится у нас разумной причины, мы сами  , сооружаем  их  задним числом - ведь надо же нам о чем-то рассказывать нашим любопытным друзьям. Некий циник сказал однажды, что люди влюбляются в тех, кому они нравятся. Не это   ли меня с такой силой к Карен, не то  ли, что я пришелся ей по сердцу? Конечно, я не мог забыть и о том, как  холодна она бывает со мной, так холодна, , особенно по телефону, однако и это лишь завлекало меня  еще пуще. Быть может, все объяснялось другой теорией любви: нас завораживает  неприязненный вызов,  и мы лезем из кожи вон, стараясь добиться, чтобы в надменных  глазах наших  любимых  затеплилось одобрение. А с другой стороны, не притягивало ли меня одно только тело Карен? Невозможно же было отричать, что я   околдован красотою грудей, мягко колышущихся под ее излюбленным  серым свитером, того, что   легкий намек на соски под майкой Карен распалял  меня  куда сильнее, чем все те, что нас окружали, - напряженно торчащие, голые. На стенах книжного магазина красовалась - во всевозможных ракурсах и всех доступных воображению состояниях вздутости и увлажненности, - та самая дырка, что, верно, имелась и между ее ног.,однако же эта представлялась мне тайной, многосмысленной, как загробная жизнь.

С Карен я волновался меньше, чем с другими женщинами из моего прошлого - в том смысле, что не видел нужды приодеваться, заучивать перед зеркалом мины уверенного в себе самца или терзаться сомнениями насчет выбранного мною лосьона после бритья. Следовало ли отсюда, что Карен значила для меня больше, чем они, - или меньше? Быть может, равнодушие, с которым она относилась к своей одежде и внешности, и меня наделяло ощущением свободы? Настало лето. Карен носила теперь одежду более свободную , и я впервые заметил, что подмышки она не бреет.

- Наследие дней, проведенных в компании феминисток? - как-то поддразнил я ее.

- Наследие жуткой сыпи, вызванной шариковым средством от пота, - сердито надув губы, ответила она. . И это тоже мгновенно вошло в сложившийся у меня свод легенд о ее притягательности, по ассоциации сообщив любым подмышечным волосам  замысловатую выразительность. После этого всякая заросшая подмышка, попадавшаяся мне на глаза, напоминала о Карен.

- По-моему, я влюблен, - поведал  я Мэнди. - Хотя ты навряд ли считаешь, что такое возможно.

- Почему? Возможно, - мечтательно отозвалась она. И, помолчав, прибавила: - Правда, не в этом мире.

- Это ты про индустрию секса?