Рассказы из сборника "Дождь прольется вдруг"

Иванка держалась на положение бхаратанцев иных взглядов: главная беда, полагала она, в том, что у них нет никакой надежды выбраться из Бхаратана - ну разве что, вместе с клубами дыма, встающего над погребальным костром. Вот если бы существовало хоть какое-то место, куда они могли бы сбежать… Однако  континент и так уж переполняли беженцы, и все, как один, нищие, ничему не обученные, обессиленные. Сомалийцы бежали в Эфиопию, эфиопы в Сомали, но хоть и отыскивались места, где беженцев не избивали железными осями, оставшимися от брошенных коммунистами сельскохозяйственных машин, или не заставляли толочь собственных детей в ступах для маиса, - оазисов, совершенно свободных от уныния, диареи и смерти, попросту не существовало. Бхаратанцы же обитали в таком отдалении от любого города, до которого они могли бы добраться пешком (редкие верблюды были скорее символами положения в обществе, чем средствами передвижения), что и кочевая их жизнь ограничивалась одними и теми же скудными сотнями миль пустыни, по которой они передвигались так же бездумно, как гонимые ветром песчаные дюны, норовившие завладеть немногими клочками обрабатываемой земли.

Иванка надеялась, что муж сумеет как-то поправить это, однако и на сей счет у нее имелись сомнения. С другой стороны, она питала сомнения еще большие по поводу собственной инстинктивной потребности помогать местным жителям, потребности, внушавшей ей мысль об усыновлении бхаратанских сирот.

Она заговорила об этом с Иваном и Лидией всего через несколько дней после приезда сюда, однако те никакого энтузиазма не выказали.

- Я понимаю, ты все еще горюешь из-за потери нашего малыша, - сказал Иван, - но если серьезно думать об усыновлении, почему бы не взять, когда мы вернемся в Штаты, брошенного американского ребенка ? Жизнь есть жизнь, у белого ребенка больше шансов прижиться и найти счастье в американской среде, чем у переселенного в чужую страну бхаратанца. К тому же, нет никакой гарантии, что наш климат и спектр бактерий не прикончат любого из этих ребятишек так же верно, как голод и малярия.

Реакция Лидии, хоть и совсем иная, свелась примерно к тому же.

- Слушай, мам, я понимаю, тебе здорово не хватает Майка, мне тоже, но ведь, усыновив какого-нибудь, ну, типа того, задрипанного черного младенца, ты же Майка не вернешь, так? Я хочу сказать, господи, мам, у нас и своих проблем хоть завались.

Иванка погадала, какие такие проблемы у Лидии на уме, однако, подозревая, что касаются они, скорее всего, неладов с мальчиками да горестных размышлений о коротковатых ногах, давить на дочь не стала. Ей вовсе не улыбалось еще раз выйти из себя и выдать дочери, крича во весь голос, очередную лекцию об ужасах жизни под властью жестокого политического режима, - лекцию, из которой Лидия все равно ничего не поймет. И потому она просто продолжала лелеять тайное сочувствие к бхаратанцам и готовить еду в своем оборудованном кондиционером доме, где можно было хотя бы дышать полной грудью.

Каждое утро Иванка помогала разгружать и распределять доставляемую на грузовиках гуманитарную помощь, но, если не считать этого, из дома выходила не часто. Она понимала, что усилия, которые ей придется приложить, чтобы доехать с Иваном до Окалины Ада и целый день таращиться там на песок, лежат за пределами того, на что способна подвигнуть ее преданность мужу. Дома, в Сиэтле, она была щедра на пожертвования, на помощь в разного рода безнадежных и бескорыстных затеях, сознавая, впрочем, что в ней слишком много цыганской крови, которая вряд ли позволит ей пожертвовать ради такой затеи еще и жизнью. Да и собственное общество не внушало ей скуки, способной, в отсутствие прочих стимулов, погнать ее из дома, как Лидию, которая что ни день отправлялась в своем готическом прикиде слоняться по поселениям бхаратанцев. Что могли думать нищие обитатели пустыни об этой бродившей кругами черной вампирше с торчащими дыбом волосами? Иванка не могла удержаться от улыбки, размышляя  о своей ответственности за то, что в мире появилась такая вот несусветная особа.