Рассказы. И все-таки интересная это штука – жизнь…

Утром она появилась с заспанным, помятым лицом, злая. Сказала, что во время вчерашнего заплыва с пальца у нее соскочил перстень – для нее очень дорогой. И виноват во всем, конечно, он: не остановил, не отговорил, не запретил. Что сказать, он не знал, но решил в благородстве своем идти до конца и заверил, что непременно достанет перстень со дна морского.

Пришли на вчерашнее место. Море так притихло, почти не шевелилось. Казалось, не составит труда облазить дно и найти блестящую штуковину с ярким «камнем». Море тут резко набирало глубину, нырять пришлось на два-три метра. С первой же попытки стало ясно, что затея не так уж проста, как казалось. Там не было огрызков скал с косматыми водорослями, одна галька. Но, боже, сколько их там, камушков – больших, маленьких, разных по цвету, форме!..

Через полчаса он выбился из сил. Признал поражение и обещал купить новое кольцо. Она злобно фыркнула, сказала, что ей важно ТО кольцо.

– А что, страшно дорогое?

– Не в цене дело…

Чтоб хоть как-то разрядить обстановку, загладить, так сказать, – оставалось одно. Под полосатым тентом сели за столик пустующего кафе. Он заказал бутылку коньяку, и после второй стопки подруга была совершенно счастлива.

Вот так легко и просто надо расставаться с дорогими вещами. Да, сколько всего в жизни прошло сквозь пальцы. Что ж теперь, сидеть киснуть над всем этим? Нет – забыть, забыть.

Но совсем забыть не получалось. И в какой-то момент явилась простая мысль. Что значит потерял? – Найти ведь можно. Лихорадочно стал собирать огрызки памяти, и оказалось: так много он знает. Вот размазня, руки опустил.

Итак. Недалеко от вокзала, по пути пересекли Лиговский. Но главное дом. Стоит пред глазами, как портрет близкого человека: закопченно-зеленый или желтый – нет, зеленый, и парадное как-то с угла. Двор-колодец под аркой. Этаж верхний. Но вот улица?.. Улица…

Есть! Торт покупали у самого дома, и это была французская кондитерская. Как просто. Ехать, ехать немедленно.

В Питере от вокзала взял правее Лиговского, затем еще правее и на Суворовском сразу напоролся на французскую кондитерскую. Удивительно, проще, чем казалось из Москвы. Рядом нырнул в арку, и вот… Ну конечно, он самый: во дворе-колодце своеобразный такой угловой дом. Но дальше, в глубине двора, чернела другая арка, он вошел и понял, что не тот, увиденный первоначально, а вот этот, действительно тот самый, и подъезд, зажатый в углу, и глухая стена напротив – он помнит, как обратил на нее ТОГДА внимание. И тут увидел еще одну арку. Больше из любопытства зашел и в третий двор, и память перечеркнула все предыдущие догадки, и то, что увидел, – утвердило бесповоротно – ОН.

Но что-то ползучее поднималось изнутри, неясное еще, но ломающее уверенность. Он вернулся назад и вошел в соседнюю арку. Но и там он увидел знакомый подъезд, знакомую закопченную стену. И слева и справа – со всех сторон на него глядели знакомые окна, стены, двери. Что же это?.. – они все похожи…

Дворы-колодцы пронзали квартал и выходили на соседнюю улицу. От растерянности он просто пошел вперед, потому что не знал, куда идти дальше. Потом опомнился и решил вернуться, но сразу не мог сообразить, в какую сторону, и спросил у проходящей старухи, где французская кондитерская? Та долго озиралась по сторонам, потом ткнула пальцем:

– Туда, но мне кажется, ее закрыли.

«Старая… выжила из ума, я же только что был там». Пройдя 200 метров, сообразил, что идет в другом направлении. «Ошиблась старуха». Повернул за угол, и тут, как кувалдой по лбу, – перед ним была французская кондитерская: другая! Да что у них тут, французский район? Он зашел внутрь. Но и тут показалось, что здесь он уже был. И рядом, как и на той улице, провал арки с цепью проходных дворов. И тот образ, что вез из Москвы, стал распадаться на куски, рушиться и превратился в груду бессвязных обломков.

Неожиданно неудача разозлила его. «Нет уж, во чтобы то ни стало найду…»

И он впал в виртуальное состояние. Беспрерывно (даже во сне), с одержимостью шахматиста разыгрывал бесчисленные комбинации. Он видел ее со спины, как метнулась она в подъезд. Потом в окне на пятом этаже. Раз он встретил ее на улице, совершенно в другом районе. Он ехал на троллейбусе и вдруг увидел, как она преспокойно идет по улице, улыбается и размахивает сумочкой. Заметался по салону в страхе, что она затеряется в толпе, свернет на другую улицу, пока он выскочит из троллейбуса. Успел. Он ведь счастливый, ему вообще везет. А то в час пик едва втиснулся в вагон метро и нос к носу столкнулся с ней… Оказавшись зажатыми толпой, не имея возможности пошевелиться, они, не говоря ни слова, хохотали, глядя друг другу в глаза.

Был еще такой случай: он увидел ее с улицы. Она сидела за столиком маленького кафе, у окна. В вечернем платье черного бархата. Сидела и пила кофе. В левой руке вазочка со сливками или молоком. Он подскочил к окну, крикнул. Она не услышала. Стал размахивать руками. От неожиданности (она заметила его) рука ее дрогнула, и молоко потекло по черному бархату. И так явственны, такой реальной силы были эти ощущения…