Рассказы и повести

На палубе, очарованные красотой летней ночи, черными группами неподвижно застыли немногочисленные пассажиры. Днем тут были и песни, и смех, и крепкая ругань, и даже пляс, — сгонщики домой с Волги едут и куражатся, чувствуя в мошне кое-что. А теперь и сгонщики стихли… Изредка пробежит лишь по палубе смутный, легкий, как пойменный ветер, говор и опять все тихо, — только колеса парохода плещутся и бьются в зеркале реки да глухо ропщет машина внизу…

Глубокий вздох…

— Эх, милый, милый…

— Свидимся скоро…

— Не… обманешь?

— Что зря-то лопотать?

Молчание.

— Полюбился ты мне вот как… — слышится опять сдержанный голос, в котором бьется и бурлит горячая страсть. — Так всю себя и отдала бы тебе!..

И один темный силуэт, на скамейке, рядом со мною, близко придвинулся к другому.

— А ты?.. Скажи, а?.. Ну, скажи… Люба ли я тебе? А?..

Другой силуэт сделал какое-то движение и женский голос, чуть дрогнув от счастья, восхищенно прошептал:

— Милый ты мой!.. Соколик…

Рядом со мной, охваченные огнем страсти, пылали две души. Я хотел было уйти, но слишком много красоты было в этой, залитой серебром луны, любви, слишком много чар в этой музыке души любящей женщины и — я остался.

— И за что только полюбила я так тебя? — шептала она. — Вчера и думушки не было, и не знала, что и на свете на белом ты жив есть, а сегодня дороже…

Белый кудрявый столб пара разорвал вдруг сумрак и затрепетала чуткая тишина ночи от могучего рева парохода.

— Вот и пристань… — дрогнул голос. — Не забудь меня, смотри, ненаглядный ты мой…

— Тихий! — скомандовал на мостике капитан и дал два отрывистых свистка.

— Есть! — звонко отвечал голос с носа парохода.

Влюбленные встали и исчезли в темном люке, ведущем в третий класс. Я успел рассмотреть их немного. Она, рослая, сильная блондинка, была одета, как обыкновенно одеваются зажиточные мещанки; на голове ее серебрился белый шелковый платок. Он — такой же рослый и сильный, — был в коротенькой серой поддевке и высоких сапогах. По виду он мог быть приказчиком, лоцманом, капитаном буксирного парохода.

Мы причалили.

Из парохода хлынул на слабо освещенную пристань темный поток пассажиров. Беленький платочек моей соседки мелькнул на сходнях. Поглядев осторожно вокруг, она направилась к носу парохода, где уже неподвижно стояла рослая стройная фигура в серой поддевке.

Отдаваясь какой-то непонятной силе, я тоже перешел туда.

— Из моих никого нет, — торопливо, возбужденно проговорила она. — Так беспременно в воскресенье обратно?

— В воскресенье… А вдруг… твой муж?

— Нет, не приедет… Я уж урвусь… Ты-то смотри…

— Я-то буду…

Она на пристани, он на пароходе стояли друг против друга и глядели один другому в лицо, точно пытая: любит ли? любит ли?.. И вдруг на лицах их одновременно расцвела улыбка: любит…

Луч электрического света падал на нее из рубки первого класса. Пышная, румяная блондинка с высокой грудью и открытым, смышленым лицом, с бойким взглядом больших серых глаз, она была очень хороша собой, хороша той сильной, здоровой, правильной красотой, которая встречается только у женщин — да и то редких — сытых торговых приволжских сел. В его молодой, статной фигуре было много силы, в энергичной складке рта, в сухом носе с чуть-чуть приподнятыми ноздрями, в темных, светящихся каким-то сдержанным, матовым огнем глазах много страсти… На руке его я заметил светлую полоску обручального кольца…

— Ну, прощай… — прошептала она, не отрывая от него взгляда. — Милый ты мой…

— Прощай…

— Так смотри…

— Ну, ну…

Едва отошла она несколько шагов, как он опять тихонько позвал ее:

— Настя!..

Она обернулась.

— Что ты?

Он молчал и глядел на нее. Как зачарованная, она замерла… Где-то внизу булькала вода… Небо страстно вздрагивало от далеких зарниц…

— Второй!.. — крикнул капитан.

Пароход заревел.

Грустно улыбнувшись, Настя скрылась. Из синего сумрака пристани долетал ее голос: она шутила и смеялась с кем-то.

Он неподвижно смотрел туда, казалось, ждал чего-то, звал. И она услыхала этот безмолвный зов и опять вынырнула из темноты: сердце неодолимо тянуло ее назад.

— Вася, милый, как тяжко!.. Уж лучше бы мне и не знать тебя!..

Стиснув его руку, она опять жадно впилась в его лицо. И вдруг бесшабашная улыбка вспыхнула на ее лице.

— Уж и погуляем же мы с тобой!.. — шепнула она.

Не выпуская ее руки, он ответил ей улыбкой, такой же бесшабашной, но как будто неуверенной — точно от страсти у него голова закружилась.

— Третий!.. — раздалось на мостике.

Рев свистка. Пристань и пароход зашумели.

— Убирай сходни!..

— Ну, так помни же…

— Вася, милый…

— Отдай носовую!.. Назад!.. Стоп!.. Отдай кормовую… Вперед, тихий!..

Шум колес… Пристань поплыла в темноту.

— До полного!..

Грустное «прощай!» долетело с пристани и умерло в свете луны. Что-то белое затрепетало и забилось в темноте, как крыло подстреленной чайки. Василий, чуть подавшись вперед, неподвижно смотрел туда, где он угадывал Настю…

На высоком берегу, над пристанью, смутно забелелась женская фигура. И в этом белом, едва заметном, тихо тающем в сумраке, пятне было много грусти…