Читаем Рассказы и очерки полностью

- Что вы говорите! - возмутился Дивишек. - Ведь это письмо еще семнадцать лет назад опубликовал историк Шебек в своих "Извлечениях". Хоть это вам следовало бы знать. Но только, - добавил он, поправив очки, - ни Шебек, ни Пекарж *, ни даже Новотный *, в общем, никто не уделил письму должного внимания. А ведь именно это письмо, о котором вам следовало бы знать, навело меня на след.

- Ага, - сказал Мейзлик. - Что же дальше?

- Итак, прежде всего о письме, - продолжал архивариус. У меня, к сожалению, нет с собой полного текста, но нам важны только несколько фраз, которые относятся к данному делу. Дворянин Ладислав Пхач сообщает в нем дворянину Боршовскому, что его, то есть Боршовского, дядя, высокородный Ешек Скалицкий из Скалице, не ожидается при дворе в Праге, в этом, то есть в тысяча четыреста шестьдесят пятом году, поскольку, как пишет автор письма, "после тех недостойных деямий в Вотице Веленевой его милость король лично повелел, чтобы высокородный Ешек Скалицкий ко двору королевскому более не являлся, а предался молитвам и покаянию за свою вспыльчивость и уповал на правосудие божие". Теперь вы понимаете? - втолковывал архивариус Мейзлику. - Мы бы сказали, что его милость король тем самым наложил опалу на высокородного Ешека и сослал его в собственную сего дворянина вотчину. Не кажется ли это вам странным, сударь?

- Пока что нет, - сказал Мейзлик, выводя карандашом на бумаге замысловатые спирали.

- Ага! - торжествующе воскликнул Дивишек. - Вот видите, и Шебек тоже не нашел в этом ничего особенного. А ведь очень странно, сударь, то обстоятельство, что его королевская милость не вызвал дворянина Ешека - каковы бы ни были проступки последнего - на обычный светский суд, а предоставил его правосудию божьему. Король ясно дал этим понять, - почтительно произнес архивариус, - что проступки эти такого свойства, что сам государь изымает их из ведения светского правосудия. Если бы вы побольше енали о его королевской милости Иржи Подебраде, вы бы сразу поняли, что это исключительный случай, ибо блаженной памяти король всегда неукоснительно придерживался строгого соблюдения законов.

- Может быть, он побаивался дворянина Ешека? - заметил Мейзлик. - Во времена его правления это случалось...

Архивариус возмущенно вскочил.

- Что вы говорите, сударь! Чтобы король Иржи боялся кого-нибудь! Да еще простого дворянина!

- Значит, у Ешека была протекция, - заметил Мейзлик. Сами знаете, даже у нас...

- Никакой протекции! - вскричал Дивишек, покраснев. - О протекции может идти речь, когда мы говорим о правлении короля Владислава *, а при Иржи Подебраде... Нет, сударь, при нем протекция не помогала! Он бы вас выгнал. - Архивариус немного успокоился. - Нет, никакой протекции быть не могло! Очевидно, сами недостойные деяния были таковы, что его королевская милость препоручил виновного божьему правосудию.

- Что же это были за деяния? - вздохнул Мейзлик.

Архивариус удивился.

- Именно это вы и должны установить. Ведь вы криминалист. Для этого я к вам и пришел.

- Ради бога... - запротестовал Мейзлик, но посетитель не дал ему договорить.

- Прежде всего вы должны познакомиться с фактами, - сказал он наставительно. - Итак, обратив внимание на туманное указание письма, я поехал, в Вотице искать следы упомянутых недостойных деяний. Там, однако, о них не сохранилось никаких записей. Зато в местной церкви я обнаружил могильную плиту дворянина Петра Берковца, и эта плита, сударь, датирована как раз тысяча четыреста шестьдесят пятым годом! А Петр Берковец был, видите ли, зятем дворянина Ешека Скалицкого, он женился на его дочери Катержине. Вот фотография с этого камня. Вы не замечаете ничего особенного?

- Нет, - сказал Мейзлик, осмотрев снимок с обеих сторон; на могильной плите была высечена статуя рыцаря со скрещенными на груди руками. Вокруг него шла надпись готическим шрифтом. - Постойте-ка, вот тут, в углу, отпечатки пальцев!..

- Это, наверное, мои, - сказал архивариус. - Но обратите внимание на надпись!

- "Anno Domini MCCCCLXV", - с трудом разобрал Мейзлик. "Год от рождества Христова тысяча четыреста шестьдесят пятый". Это дата смерти того дворянина, не так ли?

- Разумеется. А больше вы ничего не замечаете? Некоторые буквы явно чуть покрупнее других. Вот поглядите. - Ион быстро написал карандашом "Anno DOminiMCcCcLXV". Мастер нарочно сделал буквы О, С и С побольше. Это криптограмма, понимаете? Напишите-ка эти буквы подряд - ОСС. Вам ничего не приходит в голову?

- ОСС, ОСС, - бормотал Мейзлик. - Это может быть... ага, это сокращение слова "occisis" - "убит", а?

- Да! - торжествующе вскричал архивариус. - Мастер, сделавший могильную плиту, хотел сообщить потомству, что высокородный Петр Берковец из Вотице Веленовой был злодейски умерщвлен. Вот что!

- А убийца - его тесть, тот самый Ешек Скалицкий! - провозгласил Мейзлик по внезапному историческому наитию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сборники рассказов Карла Чапека

Побасенки (сборник)
Побасенки (сборник)

Побасенки Чапека впервые были собраны в книге "Побасенки и притчи", вышедшей в 1946 году. В книгу вошли побасенки, создававшиеся в течение почти десяти лет с конца 20-х годов до смерти писателя. Побасенки Чапека отличаются исключительной лапидарностью (они состоят большей частью из одной-двух фраз), афористической меткостью и точностью мысли. Расположенные в хронологическом порядке, побасенки позволяют проследить идейную эволюцию Чапека, все более глубокое осознание писателем политической обстановки эпохи, приведшее его в середине 30-х годов в лагерь антифашистской борьбы. В побасенках конца 20-х - начала 30-х годов высмеиваются главным образом общечеловеческие пороки: глупость, мещанская ограниченность; в уста животных, птиц, растений Чапек вкладывает аксиомы мещанского "здравого смысла", приобретающие ироническое звучание. Начиная с 1933 года многие побасенки наполняются остро актуальным общественным содержанием. В них вместо безобидного юмора появляется злая, бичующая сатира. В 1933 году, сразу же после гитлеровского путча в Германии, Чапек публикует целую серию побасенок, направленных против немецкого фашизма. Обращаясь к историческим фактам кровавого насилия и тирании, Чапек дает уничтожающую характеристику новых хозяев Германии. Самые заглавия этих побасенок достаточно характерны ("Нерон", "Атилла", "Диктатор", "После Варфоломеевской ночи", "Конкистадор"). Многие побасенки 1936-1937 годов вызваны нападением фашистской Италии на Абиссинию и особенно фашистской интервенцией в Испании ("Война за колонию", "Колонизация", "Прогресс", "Сообщение", "Добрая РОЛЯ", "Доказательство"). Чапек обличает не только захватнические войны, но и политику нейтралитета, проводимую буржуазными государствами ("Дипломатия", "Нейтралитет"), Гневом и болью проникнуты высказывания Чапека, бичующие предательскую политику "умиротворения" агрессора, проводимую западными союзниками Чехословакии - Англией и Францией в 1938 году, и трусливое поведение чехословацкого правительства ("Международный договор", "Коза", "Куница в курятнике", "Волк", "Стадо овец", "Мышь"). Эти произведения были напечатаны только в 1946 году. Последние афоризмы цикла "Обрывки", написанные в 1938 году, являются прямым обвинением виновникам мюнхенского предательства. В некоторых из них выражено исповедание веры боевого гуманизма, к которой Чапек приходит только в эти годы ("Быть хоть несчастными...", "Только тот действительно верит...").

Карел Чапек

Классическая проза

Похожие книги