Рассказы Чумы (СИ)

Оттуда немедленно послышалась громкая ругань: за стенкой жила старая бабка, при малейшей возможности поносившая весь белый свет и особенно невзлюбившая своего молодого соседа. Едва завидев его в глазок на лестничной клетке, она приоткрывала дверь и принималась вопить, впрочем, предусмотрительно не покидая безопасной территории. Крики ее были утомительно однообразны и сводились к тому, что Колян вор и уж точно бандит, потому как сидит дома сиднем весь день, и никто не видал отродясь, как он работает, а в магазин-то бегает каждый день. «И небось водку покупашь и хлебашь, сопьешься и то слав богу-та будет!» - примерно так заканчивала каждый раз бабка грандиозную обвинительную речь. - «Вона, вона как бутылки в сумке-та званять!».

Как-то раз Колян с особенно испорченным настроением вышел в гастроном за молоком. Старая ведьма дождалась его возвращения, и завела любимую песню. Тогда парень резко развернулся в ее сторону и громко шикнул, оскалив зубы и сделав большие глаза, после чего соседка не показывала носа дня три. Потом все возобновилось, но ему уже было не до того.

Квадратная коробчонка с циферблатом стукнулась ровнехонько об тонкую треугольную полосу, разделявшую стык криво поклеенного обойного узора, и, отскочив, брякнулась на пол, наконец-то заткнувшись. Голова жутко гудела, и Колян вернулся в прежнюю позу, сграбастав большую широкую подушку под шею. Рассветный сумрак окутал полуспящего расслабляющим облаком, словно коварно нашептывая в ухо: поваляйся, мол, торопиться все равно некуда.

Он широко зевнул и погрузился в легкую дрему. Перед опущенными веками все медленно плыло; прикрытые ресницы искажали утренние тени, стоявшую на полу рядом с диваном кружку, плотно задернутые шторы, настольную лампу, провод от которой тянулся вдоль грубо приколоченной книжной полки. Вставать не хотелось от слова совсем.

Николай попытался вспомнить, зачем же вообще заводил будильник, которым не пользовался пару последних лет, а то и того больше. Кто-то звонил ему вчера, правильно, и сегодня надо было с кем-то встретиться. Наверное, очередной клиент. Парень зевнул снова. К черту этих людей, к черту звонки и встречи, к черту все, он будет спать, сколько захочет.

Спать, да. До чего же омерзительный сон сегодня приснился, вспомнилось вдруг. Наверное, лучше все-таки не засыпать - продолжения такого сновидения врагу не пожелаешь. Колян зевнул еще, и еще - да, главное, не спать, попробовать открыть глаза, только поправить вначале подушку, неудобным углом давящую на плечо - и вырубился.

Старые дома тянулись неровным строем по деревенской улице. Стояла глухая летняя полночь. Помертвевшая луна, разбросавшая вокруг себя желтоватое свечение, освещала кривоватые деревца, покосившиеся калитки, наклонившиеся заборы из плохо отесанных кольев, наглухо застегнутые ставни. За деревенькой тянулись однообразные картофельные и пшеничные поля. Нивяник, лесная герань, закрытые бутоны саранок слегка покачивались на теплом ветру.

В одном из домов сладко спала семья. На просторную, сколоченную из ребристых досок кровать, был наброшен соломенный матрас. На матрасе, распростерши руки в разные стороны, похрапывал широкоплечий, крепко сбитый мужчина. Изредка из уголка его рта прямо на черную бороду, подковой обрамлявшую подбородок, вытекала струйка слюны, но храпевшему это, похоже, нисколько не мешало.

На противоположной стороне кровати чутко спала худая миловидная женщина, впрочем, уже изработавшаяся по хозяйству - ранние морщинки не обошли своим вниманием уставшее лицо и обняли плотными бусами шею. Её огрубевшие от вечных мозолей руки прижимали к груди мирно посапывавшую полуторагодовалую малышку.

Рядом с ними, на полу, на взбитой куче соломы, покрытой сверху здоровенным куском ткани, во сне кряхтел мальчишка лет восьми-десяти. Добротный ужин, состоявший из крынки молока, толстого ломтя хлеба и вареной картошки, бурчал и булькал в детском желудке, и оттого ребенок ворочался с боку на бок.

Луна недовольно закатилась одной половиной за настигшее ее темное ночное облако, пытаясь, однако, второй стороной подсвечивать на деревню. Тучка неумолимо пожирала ее старания, и светило разочарованно исчезло с полуночного неба.

Глухая тьма все же не смогла до конца скрыть появившихся на горизонте всадников. Высокий мужчина, закутанный в черный плащ, в штанах аспидного цвета и длинных ботфортах, доходящих до колен, ехал на спине карамазого жеребца, чьи мускулы перекатывались под переливчатой, антрацитово-бархатной шкурой. Его спутник, схватившийся одной рукой за холку пламенно-рыжего коня, напротив, пустил свою красную накидку развеваться по ветру. Рядом с ними на дивном белом скакуне в белоснежном одеянии восседала хрупкая девушка с длинными русыми волосами.

Завидев спрятавшуюся меж холмов деревушку, все трое направили своих лошадей рысью в ложбину. Беззвучная поступь коней растворялась в пении ночных птиц, заросли нивяника все так же качали белыми грустными головками, саранки плотно сжали безмолвные уста.

Возле главной улицы их пути разошлись.