Рассказы чекиста Лаврова [Главы из повести]

На случай, если задержит милицейский патруль или конный разъезд, Григорий имел удостоверение за подписью атамана. В документе говорилось, что Григорию Ивановичу Афанасьеву предоставлен отпуск по семейным обстоятельствам. Предписывалось всем должностным лицам не задерживать его. Срок отпуска был умышленно обойден.

В Верхнеудинске Григорий быстро добился встречи с Семеновым: офицеры, охранявшие ставку, хорошо знали и самого вестового и то, что к нему благоволит атаман.

Григорий обстоятельно доложил о сходке и прибавил:

— Бичурские большевики, ваше превосходительство, и которые сочувствуют, открыто действуют. Они могут такой пал пустить — не затушишь...

— Затушим, Григорий. А не затушим, так задушим, — захохотал атаман пропитым басом. — Кто там главный зачинщик?

— Главные, однако, Петров Иван и Ткачев, имя не знаю.

— Благодарю за верную службу! Смутьянов мы проучим. А ты возвращайся домой и лезь глубже. Ужом ползи, а до самого центра дойди.

— Буду стараться, ваше превосходительство.

— В деньгах не нуждаешься?

— Никак нет, ваше превосходительство!

Через несколько дней в Бичуру прибыл карательный отряд под командой Макаренко. Бандиты на глазах у детей выпороли Ткачева и Петрова и потребовали выкуп за арестованных по две тысячи рублей. Родители Ткачева распродались до нитки и выручили сына, а бедняка Ивана Петрова каратели увезли с собой и расстреляли на Малетинском хребте.

Григорий остался вне подозрений. Жил дома, занимался хозяйством. Только на исходе третьего месяца, в середине ноября его опять позвали на нелегальное собрание. Теперь выступал стройный голубоглазый юноша с русыми вьющимися волосами в потрепанной юнкерской шинели на плечах.

— Кто это? — шепотом спросил Григорий у Ивана Афанасьева, сидевшего рядом с ним.

— Новый учитель Сергей Тарасов...

Это был Сергей Юльевич Широких-Полянский, революционер, недавно бежавший из Читы, ловко обманув семеновскую контрразведку. Он под видом учителя прибыл в Бичуру по поручению Прибайкальского подпольного комитета РКП(б). Местные коммунисты знали его по партийной кличке. Подпольный комитет большевиков, говорил Тарасов, призывает народ к восстанию. Начать его должны села Десятниково, Мухоршибирь и Бичура.

VI

Григорий не мог дождаться конца собрания. Его колотила дрожь. «Вот он центр, вот он, — лихорадочно повторял он в какой уж раз. — Доподлинно надо разнюхать все. Главное — план и сроки вызнать».

Домой вернулся позднее обыкновенного, и Евлампия, встревоженная мужниными отлучками, сильно подозревая, что затеял ее Гриша что-то против властей, слезно запричитала:

— Ой, не лез бы ты в пекло. Боюсь я за тебя, Гришенька... Нынче вон курица петухом пела. Не было бы беды...

Григорий тяжело сел на лавку, невидяще взглянул на жену:

— Погоди, мать, большое дело наклевывается. Все ладно будет, не печалься. Бог не выдаст — свинья не съест.

За неделю до выступления Тарасов сообщил: срок восстания назначен на девятнадцатое декабря. Обезоружив местную милицию, повстанцы идут на Окино-Ключи и далее на Троицкосавск, где томятся в белогвардейских застенках полторы тысячи революционных бойцов.

И снова Григорий Афанасьев заседлал жеребца и с места погнал наметом. «Загоню — не беда. За такие вести, — думал он, — атаман косяка лошадей не пожалеет».

Семенов совещался, и Григорию пришлось ждать больше двух часов. Новый адъютант, не знавший Афанасьева, выпроводил его из приемной в коридор. Григория это обидело, но адъютант поступил правильно, по уставу, и он подавил в себе обиду.

Семенов был взбешен развивающимися событиями. Самые жестокие репрессии не заставили умолкнуть большевистских агитаторов. До контрразведки доходят какие-то глухие отзвуки нарастающего гула, но откуда он идет, никто толком не может понять.

Отпустив офицеров, Семенов нервно шагал из угла в угол.

— Ваше превосходительство, — доложил адъютант, войдя без стука, — к вам настойчиво просится крестьянин Афанасьев.

— Афанасьев? — переспросил Семенов, прикрыв глаза ладонью. — Какой Афанасьев?

— Говорит, был вестовым вашего превосходительства.

— А, Григорий! Пропусти, пропусти.

Выслушав Григория, атаман долго молчал, шагал по кабинету, поскрипывая начищенными до лакового блеска сапогами.

Григорий не сводил с него глаз. «Постарели, ваше превосходительство, — сочувственно размышлял он. — Лицо-то вон какое бледное, опухшее и цвет землистый, как у покойника. Таким ли вы были, ваше превосходительство. Орел орлом!»

— Девятнадцатого... — проговорил наконец Семенов. — Девятнадцатого... Оттуда — японцы, отсюда — мы. Разом ударить и навсегда покончить со смутьянами... Девятнадцатого. Успеем...

Атаман достал из сейфа небольшую пачку сотенных и молча протянул Григорию. Вяло обнял его, так же без энтузиазма поблагодарил: «Спасибо, Григорий, уезжай с богом» — и отвернулся к окну.