Рассказы

Вообще болезнь российского общества Кузьменко во многом возлагал на церковь и как правило всегда гнев его оканчивался тирадой в сторону даже не Православной церкви, а сколько на её представителей. Хотя он особо не разделял христианские конфессии и не видел разницы между православными, католиками или протестантами. Все они по его мнению неизбежно деградировали в сторону лжи и лицемерия. Хотя к русской церкви как русский человек Кузьменко имел особую претензию. Когда я пытался приводить ему доводы о том что не все бессовестные попы, Кузьменко отвечал: «…оно то верно – не все – да вот что я тебе скажу: когда в <мусарню> (милицию) приходит нормальный человек – что бывает? Правильно…его либо ломает система; заставляя подчинится правилам игры; либо он бежит считая для себя невозможным оставаться в этой прогнившей среде. Если ни то и ни другое, то скорее всего человека уничтожают как врага внутри этого гнилого аппарата. Так и церковь как система со своими паршивыми правилами ломает любого; об этих установившихся правилах хорошо говорил Ницше. Нормальные люди как минимум… вынуждены хитрить перед самим собой; играя роль священника или неизбежно быть в глупой позе белой вороны. Христианин должен призирать церковь в том виде какая она есть – возрождать, восстанавливать, вливать молодое вино в старые мешки – бесполезно!».

Поговаривали, что Кузьменко был антихристианином во всех отношениях и в том числе имел отвращение к православной культуре и её традициям. Это неправда. Иван носил серебренный крупный византийский крест на шее. В комнате было несколько икон, одна из них была неплохая копия Троицы Андрея Рублева. Другая икона кажется…. Архангела Гавриила. Была у него огромная затертая библия православного издания.

Помню, как мы шли мимо одной старенькой церкви, осенью. Осенним вечером под небесным пейзажем вокруг куполов кружились в круговую галки. Иван всматриваясь и прислушиваясь сказал: «нигде нет наверное ничего подобного как у нас».

В душу, вернее в существование души – Кузьменко не верил – считая это платоновским учением. Однажды мы разговорились о душе и Кузьменко сказал примерно следующее: «Душа не может быть привидением в трупе. Плотник вкладывает душу в работу вместе с молотком или стамеской. Но в работе плотник и его инструмент – это одна душа. Душа может быть гораздо шире чем кажется… душа бывает там куда я её вкладываю».

О России Ваня говорил тоже очень пессимистично и далеко нелицеприятно. Я как любитель русской литературы говорил ему что желал бы что бы он почаще читал Чехова или Толстого. Он мне ответил вечером после случая с директором: «да читал я… ты и эти интеллигентишки живёте в своём надуманном каком-то мире – нет той России – если она вообще была такая. Нынешняя Россия состоит из детей <мусоров>, детей стукачей, надзирателей и недорезанных свиней из духовенства: все они виляют собачьим хвостом перед своим хозяином. Я был в монастыре, эта же какая-то армия мерзких похабных доносчиков и подлых мерзавцев! О государстве нашем я вообще молчу. Интеллигенты – это далеко ни Россия. Кстати, их-то Россия всегда топтала и уничтожала как первых своих врагов. Кто первый враг народа? интеллигент. Кто первый враг церкви? – это же касается и государства. Может твоя интеллигенция и останется где ни-будь в Париже или в Америке, а Россия исчезнет. Земли ты…. посмотри сколько! А Россия тем временем лежала и лежит на печи; при этом чиновнички благополучно воруют – как этот деятель директор. И что бы поднять с печи нашего брата или заставить собаку чиновника не воровать – им нужен жесткий рабский кнут! Вот и приходят пастыри подобно Сталину и лупят по этим бл….м харям! Этот народ раствориться как какая ни будь мордва или другая национальная гадость. Не будут Россию терпеть больше; как Бог в своё время устал терпеть жидов и отправил их в Вавилон к чёртовой матери. Вернулись другими людьми – совершенно другими. А наш народ далеко ни евреи. Оттяпают им какой-нибудь кусок – как индейцам, и будут жить в своём мире со своим прогнивающим православием и государственной сраной машиной». Дети, то есть воспитанники детского дома знали и в принципе может быть любили Кузьменко. Обращались к нему только на «ты» и с каждым у него были какие-то сношения. Мы как то стояли у входа в общежитие и девочки высовывались из окна с сигаретами, пытались шутить с Кузьменко: «здравствуйте дядя Ваня…ха-ха-ха…» Кузьменко помню нахмурился и сказал мне: «каждая вторая из них будет стоять на трассе или обсасывать притоны».

Вышел мальчик и не заметив нас, следовал беззаботно в своём направлении.

– Седин – стоять! – окликнул Кузьменко мальчика.

Мальчик увидев кто его позвал, мгновенно подбежал к нам. На его лице как и на многих лицах этих подростков, были отпечатаны грехи родителей. Он сильно заикался, глаза его напоминали о заторможенности сознания.

– Куда гребёшь Седин – водку жрать?

– Не-е-э-э-т. И-ид-д…у – курить… – выпустил с легкостью наконец последнее слово, мальчик.

– Иди.