Рассказы

- До встречи, Антон Захарыч! – пожал я руку старику и вышел вслед за человеком в гимнастерке, заметив по пути, что наша комната охраняется часовым. Человек в гимнастерке провел меня по коридору и открыл передо мной одну из дверей.

- Проходите, - сказал он, и, впустив меня, закрыл дверь, оставшись в коридоре.

Я оказался в комнате с двумя окнами, задернутыми плотными шторами. Под потолком тускло светила лампочка. У одной из стен стоял покрытый красной материей стол. За столом сидела одетая в кожаную куртку женщина с коротко стрижеными волосами. Кроме нее на другом конце комнаты за пишущей машинкой сидела барышня, а на стуле рядом с дверью - крепкий человек с кобурой.

Женщина оторвалась от бумаг, бросила на меня взгляд и сделала знак, указав на стоящий напротив ее стола стул. Я прошел и сел, положив фуражку на колени.

- Фамилия, имя, отчество, - сказала женщина, не поднимая глаз.

- Корецкий Петр Родионович, - ответил я.

- Офицер?

- Штабс-капитан.

- Зачем пожаловали в Петроград?

- Я не пожаловал, я здесь живу, - ровным голосом ответил я.

- Чем занимались последние два года?

- Предпоследние три с половиной года я воевал на фронте.

- Допустим. А последние полгода?

Тут женщина вскинула глаза и посмотрела на меня в упор. Я молчал, пораженный ее злой красотой. У нее были тонкие черты лица  и  удивительно синие глаза, которые так плохо гармонировали с недобрым выражением рта.

- Повторяю – чем вы занимались последние полгода? – не спускала с меня женщина глаз.

- Чем придется. После того, как вы сдали фронт немцам, мне пришлось искать средства к существованию. Но с вашей властью я не воевал, и на большую дорогу не выходил.

- Все вы так говорите, - усталым голосом произнесла женщина, ослабив взгляд.

- Вы правы. К сожалению, я ничем не могу этого подтвердить, кроме как моим честным словом.

Женщина скривила губы:

- Бросьте…

Она снова уставилась в бумаги, которыми были, вероятно, мои документы.

- Хорошо, - наконец сказала она, - разберемся. Уведите, - обратилась она к человеку с кобурой.

Я встал и сказал:

- У меня к вам просьба, если позволите.

- Слушаю.

- Со мной вместе арестовали отца моего друга. Поверьте, он здесь ни при чем. Мы  с ним случайно встретились на Невском. Проявите снисхождение, прошу вас.

- Разберемся, - махнула рукой женщина, делая знак человеку с кобурой увести меня.

Меня увели и поместили в большую комнату, где уже находились десять человек. Меня встретили бодрые голоса, которые, тем не менее, не могли скрыть тревогу на лицах их обладателей. Знакомых среди них не оказалось. Я представился.

- Кто вас допрашивал? – спросил меня некий поручик.

- Не знаю. Какая-то женщина с прекрасными синими глазами.

- Вам не повезло. Это Катька Ксенофонтова. Самая свирепая баба в здешнем ЧК. Не удивлюсь, если к утру вас расстреляют.

- Не пугайте, поручик, не пугайте, - ответил я и отошел.

Конечно, я был смущен. Подтвердились самые черные слухи по поводу происходящего в Петрограде. Про то, как зверствуют большевики, хватая и расстреливая приличных людей. Находясь вдали, я и верил, и не верил, но никак не ожидал, что попаду в их жернова. Оказаться в «a la merci» у большевиков мне, боевому офицеру, защищавшему Россию, в то время как они на деньги врага готовили черную измену – это ли не верх абсурда! И отвратительнее всего, что мою судьбу вершит какая-то синеглазая безродная выскочка!

Передо мной вновь предстало лицо женщины с противоестественным соседством созданных для любви глаз и узких отталкивающих губ.

«Где я мог видеть раньше этот взгляд? Где? Когда?» - пытался успокоить я легкую боль, потирая шрам на затылке.

…Конечно, здесь, на Невском. Весной одна тысяча восемьсот девяностого года.

Я свернул с Владимирского на Невский, дошел до того места, где в него впадает Надеждинская и пересек проспект. Углубившись по грязной улице шагов на сто, я свернул в дом и поднялся на этаж, где жила Лиза. У дверей ее квартиры я дал знать о себе звонком, и мне открыла служанка.

- Здравствуй, Михеевна, - сказал я. - Что, Елизавета Фадеевна дома?

- Нету барышни дома, - прогудела в ответ Михеевна, - нету.

- А где же она?

- Не ведаю, батюшка, не ведаю.

- И не сказала куда ушла?

- Да кто ж мне сказывать-то будет, батюшка! Не сказала, как есть, ничего не сказала!

- И когда вернется, не сказала?

- Не сказала, батюшка!

Я потоптался и сказал:

- Ладно, бывай здорова, Михеевна!

- И ты не хворай, батюшка!

- А как вернется барышня – скажи, что приходил.

- Непременно, батюшка, непременно скажу!

В досаде я спустился на улицу и на виду апрельского солнца стал думать, как быть дальше.