Рассказы

После смерти Эллен бразды правления снова захватила Лотти. Она помогала сиделке обряжать покойницу, недовольно прищелкивая языком, раскритиковала предложенные полотенца, отправила Лена за гробовщиком, и все это не спуская глаз с Китти и Джека, которые тем временем разбирали «обзавод» Эллен. Констанс и детей снова сослали в холл. Томас и Кэтрин погрузились в воспоминания, жажда вернуть прошлое была настолько жгучей, что они не могли говорить о случившемся. Констанс же оцепенела от ужаса. Ничего хуже и быть не может, думала она. В последние дни, когда ей вдруг открылось, какое безразличие, чуть ли не враждебность к Эллен таились в ней долгие годы, ее утешала мысль, что Эллен отвечает ей тем же. Кто они друг другу в конце концов — всего-навсего две женщины, которым волею судеб пришлось ходить в одной упряжке; от зоркой Эллен, боготворившей детей, наверняка не укрылось ее критическое к ним отношение, а уж этого Эллен никак не могла простить. Теперь, когда эта подпорка, так поддерживавшая ее решимость бежать из дому, рухнула, сомнений быть не могло — Эллен любила ее больше всех, тут она не стала себя обманывать, и пусть, обнимая умирающую, она не испытывала никаких чувств, она понимала, что на ее руках отходит человек, который любил ее так, как никто никогда не будет любить, и что она хладнокровно предаст эту любовь. Едва Эллен умерла, как Констанс, верная себе, первым делом пошла и наново накрасилась. Но румяна лишь подчеркивали желтизну съежившейся кожи, когда она, нервно попыхивая сигаретой, изо всех сил старалась утвердиться в своей решимости: «Я обещала — пока Эллен жива, — повторяла она, — но и только».

Немного погодя Лен вернулся с гробовщиком, малорослым, угодливым субъектом с плохо пригнанной челюстью. Китти спустилась в холл, для такого случая вновь водрузив и лису и вуалетку.

— В каких годах была усопшая? — смиренно осведомился гробовщик.

Всякий вопрос о возрасте повергал Китти в игривое смущенье, и обводя носком туфли узоры на ковре, она ответила:

— Не знаю, как и сказать, лет на десять старше меня. Да, так оно и есть, Эллен на десять лет меня старше.

— Понятно, значит, усопшая средних лет, — говорил гробовщик — воплощенная дипломатия, — пока они поднимались по лестнице. — В таком случае осмелюсь порекомендовать вяз.

Констанс разобрал смех. Дети, в чьих глазах ее авторитет резко возрос — не зря же Эллен призвала ее к себе перед кончиной, как господь призвал Моисея на Синай, — подхватили ее под руки.

— Не надо, родная, — повторяли они, гордые тем, что с ходу распознали истерику. Но Констанс стряхнула их руки.

— Да нет же, мне просто пришло в голову — раз она для нас живая связь, тогда, конечно же, вяз.

Какие-то нотки в материнском голосе насторожили Кэтрин.

Вот оно, на сей раз им не миновать схватки, подумал Томас, едва сестра открыла рот. Но я в ней участвовать не намерен.

— Ну и что? — ледяным голосом сказала Кэтрин. — Да, Эллен была для всех нас живой связью, опорой, без нее бы все распалось.

— Вот именно, — сказала Констанс, — она была для нас опорой, живой связью. Но пора понять — ни живых связей, ни опор больше не будет!

Перевод Л. Беспаловой

Что едят бегемоты*

Она выглядела совсем маленькой около здоровенного грузного бизона, стоявшего за оградой вольера, а тугие рыжие кудри ее по-мальчишечьи стриженной головки явно выигрывали рядом со свалявшимися бурыми патлами на скорбно-вытянутой морде зверя.

— Мал, да удал, — часто повторял Морис; действительно, от ее ладной уверенной фигурки так и веяло решимостью, дерзостью, надежностью своего в доску парня, и перед этим шармом уличного сорванца невозможно было устоять.

— Бедняга! — сказала она бизону. — Забыл прихватить с собой гребенку?

Глаза у нее были до того круглые, что казалось, она вот-вот покажет вам язык.

Покровительственно улыбаясь, Морис погладил седую и короткую — по моде первой мировой войны — щеточку усов.

— А как насчет парочки раундов с ним на ринге? — спросил он посмеиваясь.

— Ну и что! Не откажусь! — И она стрельнула в него забавным, глаза в глаза, взглядом.

С мужчинами она выступала только в двух ролях — лихой девчонки и настоящего друга, да и те были похожи, разве что «настоящий друг» все понимал без слов и умел пить не пьянея.

— Господи! — расхохотался Морис. — С тебя станется! Ничем не испугаешь.