Рассказы

А почему в самом деле приход должен был ее простить? Она предала свой класс, свою религию, свой пол. Ведь люди-то не разделяли страсти, которая поддерживала ее и вела. Если бы не эта страсть, она была бы с ними заодно. И только миссис Стэнтон… «Помните, Эстер, мы всегда рады вас видеть, всегда. Увы, на других мы вряд ли сможем повлиять. Вы ведь знаете, как здесь относятся к нам с Генри. Считают неотесанными толстосумами. Глупцы, не видят, что избранного общества давно не существует». И это ее сентиментальное любопытство: «Как к лицу ей любовь, верно, Генри? Милочка, вы так похорошели». И мистер Стэнтон, чуть более фамильярный, чем следовало… Эстер ненавидела себя за то, что нуждается в их поддержке, ненавидела за то, что их поддержка ей противна, но ее просто тошнило от приторной сентиментальности, которой они облепляли ее страсть, — «Всегда слушайтесь своего сердца, милочка, всегда». Ей хотелось оттолкнуть миссис Стэнтон, как Марианна оттолкнула миссис Дженнингс^[61], но ведь Марианна не совершила прелюбодеяния со своим Уиллоуби.

Мало-помалу будничные заботы заглушили воспоминания — нужно было считать деньги, слушать болтовню покупателей, делать заказы, отвечать на телефонные звонки. Когда в час дня Эстер закрыла лавку, в душе у нее была лишь огромная, всепоглощающая нежность к Джиму.

Близилось время чая, и Эйлин Картер начала волноваться, как школьница. Она всегда тщательно анализировала свои мысли, но была не склонна углубляться в движения собственной души — эдак недолго и в сантиментах погрязнуть. Но на такую бурную радость, как сейчас, нельзя было не обратить внимания, и она сердито приказала себе не валять дурака. Да, Эстер Баррингтон — славная, мужественная женщина, счастье для них обеих, что они преодолели робость и подружились, ведь от одиночества в этом мире никому не легче, и как хорошо, что ее достаток и уют позволяют ей хоть немного скрасить тяжкую жизнь такого порядочного человека. А остальное — и правда сантименты.

Когда она проходила через кухню по дороге в сад, старуха Мэдж расплылась в улыбке. «Я, миссис Эйлин, оладьи жарю, миссис Баррингтон любимые. Сердце радуется глядеть, как она их ест, верно, мисс Эйлин?» Эйлин и всегда-то говорила резко, а сейчас она просто рявкнула: «Жарите и жарьте, только мне голову не морочьте такой чепухой, у меня и без того дел невпроворот». Именно невпроворот, подумала она, нужно пересадить двадцать цветочных кустов, она и так уже опоздала на неделю.

Поэтому, когда без четверти четыре в сад вошла Эстер, глазам ее предстал необъятных размеров зад, туго обтянутый коричневой в белую полоску юбкой.

— Силы небесные! — вскричала Эстер. — Эйлин, неужто вы сажаете здесь еще какие-то цветы?

Широкие плечи Эйлин быстро развернулись навстречу гостье, ее обычно розовое лицо пылало сизым апоплексическим румянцем.

— Да нет, я просто флоксы пересаживаю, будь они трижды неладны, — огрызнулась она, — сам черт с этой прорвой корней не справится. И наверняка весь мой труд будет псу под хвост — по-моему, они заражены нематодой. — От смущения Эйлин пересыпала свою речь «грубыми выражениями», какие она употребляла лишь во время своих общественно-благотворительных миссий, чтобы ее подопечные не считали ее старой ханжой.

— Да ведь нематоду легко определить.

— Ничего подобного, — с жаром возразила Эйлин, — листья совсем поникли, черт их побери, но может быть, это они от засухи.

— Вы не хотите посоветоваться с Джимом? Пусть он посмотрит, — предложила Эстер. В ее нынешнем душевном состоянии ей нужно было как можно скорее произнести имя мужа.

Эйлин Картер с досадой провела рукой по неухоженным черным с проседью коротким волосам.

— Мне казалось, Эстер, я и сама неплохо разбираюсь в растениях, — сказала она.

— Вы их великолепно знаете, — согласилась ее приятельница. — Но ведь Джим, бедняжка, — профессиональный садовник.

— В жизни не встречала профессионального садовника, от которого был бы хоть какой-нибудь прок, — фыркнула Эйлин.

В голубых глазках Эстер сверкнул гнев, нежное увядающее личико нахмурилось, но она тут же решила, что бедняжка Эйлин, видно, опять не в духе.

— Да, плохих садовников хоть отбавляй, — согласилась она. — И какой чудовищный вкус — сажают одни бегонии и кальцеолярии. — Теперь она говорила, с изысканной небрежностью растягивая слова, эта светская манера вернулась к ней лишь недавно, после того как она подружилась с Эйлин.

Они стали болтать о цветах, и постепенно Эйлин избавилась от своего смущения и резкости, а Эстер еще прочнее утвердилась в своей светской небрежности.

— Ну что, как там мамаша? — спросила Эйлин, когда они уже сидели за столом и пили чай с домашним айвовым джемом и оладьями. — Все чудит? — «Мамашами» она обычно называла матерей семейств, которым наносила благотворительные визиты, и сейчас недаром назвала так старую миссис Баррингтон — это словечко выразило ее отношение к Джиму.