Рассказы

- Я думаю, знаешь, почему многие детей заводят? Хотят как-то свою жизнь оправдать. Чтоб не зря было. Но это лажа все. Это просто легче всего - родить, галочку поставить, вот, мол, выполнила свое предназначение. И потом чуть что - в грудь себя: да я троих родила, да я себя не пожалела; а что от тех троих не светлее стало на земле, а теснее, о том разговор не идет. Нет, Маришечка, таким образом оправдать свое существование нельзя. Наверное, и вообще никак нельзя... Но это отдельно. А про природу ты мне не говори, мы из природных законов уже давным-давно вышли, по другим живем. И по этим законам никому наши дети не нужны - никому, кроме нас самих.

Мариша смотрела в окно, на зеленые пластмассовые кусты. Ей было жаль, что у Людмилы так складно выходит, что дети не нужны. Хотелось возражать, но на языке крутились все какие-то банальности - про природу, про назначение. А ведь если серьезно, то правда: если когда обществу и нужны наши дети, то для работы или для войны.

И все-таки она сказала:

- Мало ли кому что надо-не надо. Если мне надо, то я сама себе и завожу. Вот ты, небось, сама-то рада, что у тебя Нюшка.

Еще бы Людмиле не радоваться на Нюшку. Лицом девчонка пошла в маму кругленькая, со светлыми волосками, сероглазая. А характером, пожалуй, в папу серьезная. У Мариши был сын, они с Витей и хотели сына, но когда Мариша глядела на Нюшку, в груди у нее теснилась какая-то далекая тоска по бантикам, платьицам и куклам с кастрюльками.

Людмила согласно кивала:

- Конечно, рада. Растет помощница. Вот, я думаю, честнее всего так и говорить: заводим для себя. Чтобы в старости поддержку иметь. Чтобы любоваться, гордиться, хвастаться, чтобы при деле быть, не скучать. Только тогда не надо немок-то укорять, которые не заводят. Что они, мол, эгоисты. Еще неизвестно, кто больше... У нас тут тихо, хорошо, да? Но мир нынче тесен, а что в мире-то делается!

Она посмотрела на телевизор, Мариша - вслед за ней. Телевизор был выключен, но легко было представить, как он показывает новости: локальные войны, беженцы, терракты, аварии. Большая мировая коммуналка жила беспокойной жизнью.

- Так разве это не эгоизм чистой воды - сначала "приглашать" человека в этот мир, а потом еще и требовать благодарности за то, что мы о нем заботимся, кое-как защищая от здешних проблем? Да только как от них защитишь? Завертит...

Мариша поежилась. Ей захотелось посмотреть на подругу с какой-нибудь неприятной стороны, ведь тот, кого не любишь, может говорить что угодно, его словам легко не верить. Но Людмила оставалась все такой же загорелой и ловкой, а занавески на окнах - такими же славными и уютными, и они тоже были согласны со своей хозяйкой.

- Ну, мне пора. Спасибо тебе, так накормила! Передавай своим привет, созвонимся на недельке, да?

Людмила подхватилась:

- Ой, уморила я тебя своими разговорами. Погоди, не уходи, я тебе покажу, какое платье мне фрау Бенке заказала! Прелесть, а не платье, но в ее возрасте!.. Но уже и правда надо было двигаться. Мариша ведь собиралась заскочить совсем ненадолго, да как всегда засиделась, а в городе ей надо было быть к двенадцати. Прощаясь и благодаря за подшитые брюки, она вышла во двор. Туман ушел, и вроде бы потеплело.

Разобравшись со всеми делами, Мариша подошла к Славкиной школе. По пятницам ребята из его класса гоняли после уроков в футбол, так что она надеялась застать Славку на спортивной площадке. Так и есть: пинают старенький мячик, перебрасываются короткими репликами. И Славка между ними: в таких же большущих, не по размеру, штанах, в яркой футболке; кричит, требует пас. Ей-богу, не отличишь от местных...

Мариша с удовольствием села на деревянную скамейку для болельщиков, поставила полиэтиленовые сумки. Уроки закончились, школа и школьный двор были тихие, пустые. Только неподалеку на такой же скамеечке сидел длинный негр в сером пальто и вязаной шапочке, и с интересом наблюдал за игрой. Наверное, чей-то папа.

...И все-таки казалось, что уже весна. Тучки совсем истончали, - не тучки, а дымка. Из-за этой дымки незаметно светило и грело землю солнце. На кустах были видны почки, а воробьи возились и пищали в лабиринтах коричневых прутьев гораздо веселее, чем зимой.

Откинувшись на теплую деревянную спинку, Мариша додумывала утренний разговор. Сейчас, при весеннем свете, ей казалось, что что-то важное было там недосказано.

"Не могу припомнить, чтобы я когда-то жалела, что родилась, - думала она. - Потому что жизнь была легкая? Да нет, всякое бывало... И там, по молодости, и здесь, как только приехали. Жить не каждое утро хотелось. Но нет, никогда мне не приходило в голову сказать: эх, мама, зачем ты?.."

И тут вдруг оформилось словами ощущение, давно уже, оказывается, Марише знакомое: так или иначе, она как-нибудь да появилась бы на этом свете. Не веснушчатой девочкой из инженерской семьи, так негром в вязаной шапочке...