Рассказы

«Суперскидки специально для русских» прозвучало как «большая панама для совкового дерева». Я внутренне слегка закипел. За границей вообще мне всё время кажется, что меня надувают именно потому, что я русский. Если меня надувает на две-три сотни родной гаишник, я ему, конечно, внутренне желаю чего-нибудь типа почечуя, цыпок или энуреза, но никакой шекспировской трагедии не чувствую. А вот если какой-нибудь испанский задохлик пытается слупить с меня хотя бы одну лишнюю песету, я закипаю, как чайник, и начинаю шипеть, как майская гадюка. Меня, жителя одной шестой части суши!.. Убью.

И здесь всегда на помощь приходит моя жена. Лола. Если надо что-нибудь покупать, с кем-нибудь торговаться и т. п. — от меня толку нет. Одно рычание, красная морда и мечущиеся по ней желваки. И тогда я внутренним голосом говорю: «Лола, фас!» И моя прекрасная и спокойная, как Парфенон, жена делает техничный коммерческий фас. Невозмутимый, как Эгейское море, гармоничный, как классический портик, и непобедимый, как скульптура Нике, богине победы.

— Пошли, — сказала жена.

Грек обрадовался. (О, наивный крымский эллин!)

— Меня зовут Сократ, — сказал грек. — Я крымский грек.

Я саркастически процедил:

— И Платон у вас, может, имеется? У крымских греков…

— Целых два. У меня тесть Платон. И брат троюродный — тоже Платон, — лениво отвечал Сократ.

— А теща? — тревожно спросил я.

— Федра. Тётя Федра. Она хорошая, добрая.

(Да, знаем мы этих добрых, читали… У вас, небось, и тётя Горгона тоже добрая…)

Мы пересекли Омонию, завернули за угол и вошли в небольшой магазинчик. На входе было написано по-русски: Магазин «Итака» (Шубы. Сократ и К°).

— Одиссей! — закричал Сократ. — Одиссе-е-ей! Ты куда делся?! А ну-ка сюда живо! Клиенты пришли.

Из-под ряда шуб вынырнул испуганный розовощекий подросток с полуоткрытым ртом и пакетом чипсов «Эстрелла».

— Дрясьть! — сказал Одиссей, хрустнул чипсами, и ещё больше покраснел.

— Позови Платона, — строго сказал Сократ Одиссею. — И скажи Калипсо, чтобы кофейку сварила. Вам кофе?.. — это нам.

— Кофе…

— А мне фрапе. Понял? Аристотель дома?

— Угу, — сказал Одиссей. — Телик зырит.

— Я ему сейчас позырю, быстро его сюда, лоботряса…

— Ага, ща, — сказал Одиссей и, хрустя чипсами, нырнул под шубы.

— А Аристотель — это кто? — спросил я.

— Племянник двоюродный. Сын брата моего, Эзопа. Лентяй страшный, — нехотя ответил Сократ. — Вам какую шубу-то? Выбирайте. Вон их сколько. Волк, песец, кролик… Ну, кролик — это, конечно, ерунда… Шиншилла вон классная есть… Как насчет ондатры?.. Норка — первый сорт… А к кунице вы как относитесь?..

Через пять часов магазин «Итака» (Шубы. Сократ и К°) представлял собой, пожалуй, самое оживленное место в окрестностях площади Омонии, а может быть, и во всех Афинах.

На столах, стульях, на полу барочными грудами возлежали шубы. Натуральные и крашеные, длинные и короткие, цельные и кусковые. Пахло пушниной, и этот имперский дух напоминал запах свежевзрезанного астраханского арбуза. Под вентилятором, словно снег под взлетающим вертолетом, ленивыми волнами переливалось лазоревое море голубого песца. Тут же ало-зелеными мыслящими водорослями колыхалась крашеная норка. Бурые утёсы горностаев гордо покоились на столах. На подоконнике уставшей от утонченного разврата гетерой раскинулась жемчужная шиншилла.

Одиссей с Аристотелем, розовые и влажные, бильярдными шарами беззвучно носились с шубами по залу. Чипсы, правда, они из рук не выпускали, и, как мыши, воровато хрустели ими из-под шуб. Аристотель явно халтурил: больше хрустел, чем бегал. А Одиссей — молодец, старательный парнюга.

Над архипелагом мехов, как Колосс Родосский над Кикладами, возвышалась моя неумолимая супруга. Вокруг неё толпилась вся местная мифологическая тусовка: Калипсо — жена Сократа, Деметра — жена Эзопа, Федра — тёща Сократа и жена Платона-старшего, сам тесть Платон, лысый молчун. Затем: Артемида — старшая сестра Одиссея, еще какой-то нетрезвый Еврипид в ярко-жёлтых подтяжках, чей-то деверь, но чей, не помню. Из соседнего магазина шуб прибежал некто Аристофан, очень похожий на Чичикова, со своей сомнительного качества нутрией, которой почему-то не оказалось у Сократа. По телефону то и дело названивал, живо интересуясь ходом дел, ещё один торговец пушниной с Синтагмы по имени Писистрат. Писистрат, как выяснилось, был одесским греком и, как заправский морячок, нажимал на котика и нерпу, потому что «они, суки, ноские, как я не знаю що, клянусь Г;мером»

Я, Сократ и Платон-младший сидели за столом и, давно уже не обращая внимания на весь этот пушистый античный бардак, пили горькую рецину, пахнущую смолой, морем, пиратами и ещё чем-то неясным, от чего хотелось рыдать, как дитя. Бутылок восемь мы уже уделали.

— Скажи мне, Сократ, — говорил я. — В чём мсы-смы-сыл твоей греческой жизни?..

— В шубах, — твердо сказал Сократ и агрессивно икнул.

— А как же Истина?! — ужаснулся я. — Истина как же, Сократушка?!.

— В шубах! — стукнул по столу Сократ.

— В шубах! — как шакал из «Маугли», подтявкнул пьяный Платон, промахнувшись локтём мимо стола