Рассказы

Он сидит рядом со мной, от него чудовищно пахнет потом, но это я могу ему простить, и только лишь ему, поскольку никакой запах не может отменить ценности Карла, его замечаний и советов, а он выглядит, как обычно, и я думаю, как редко я вижу Карла стоящим, я могу вспомнить всего два-три случая, когда он входил в комнату позже меня, и это вряд ли обусловлено его пунктуальностью, а, скорее, моей медлительностью и отсутствием необходимости куда-либо торопиться в случае встречи с Карлом, беседа с которым в любом случае превращается в многочасовой марафон на терпение и выносливость.

— Что тревожит тебя, мой император, ведь практически все внешнеполитические проблемы решены, и даже со столь часто упоминаемыми горцами ситуация нормализовалась, оставляя тебе гораздо больше времени для размышлений, развлечений и дел личного свойства, обустройство каковых, как мне полагается, не менее важно, нежели решение проблем государства, особенно в той ситуации, в которой ты находишься сейчас, когда тело твоё услаждает прекраснейшая из всех наложниц, когда-либо присутствовавших в этом дворце…

Как же он проницателен, этот хитроумный гений, этот жирный негодяй, будто он сразу читает в моей голове все мысли и строит из них ровную систему, в которой каждому факту, каждому движению находится своя ячейка, и всё эта картина почему-то напоминает мне пчелиные соты в огромном улье, где даже я, Император, оказываюсь всего лишь маленькой рабочей пчелой, а он, Карл, выглядит гигантской маткой, направляющей все потоки своих подданных в правильном направлении.

— Что же, Карл, я не могу не отдать тебе дань уважения, поскольку ты точно сумел попасть в самый центр мишени, в самую суть тревожащей меня проблемы, и этим поразил меня практически в сердце (при этих словах он подобострастно съёживается и делает вид, что ему неудобно, но я точно знаю, что он никогда не испытывает ни малейших неудобств, особенно в беседах со мной), но не беспокойся, мой верный слуга, моё сердце выдерживало ещё и не такие удары, и потому я стерплю твою проницательность, которая низводит мой собственный ум до весьма низкого положения, и сразу постараюсь перейти к сути тревожащей меня проблемы. Дело в том, что Анна, та самая наложница, на которую ты обратил столь пристальное внимание и даже взял с меня обещание отдать её тебе после того, как я в полной мере сумею насладиться её прелестями, поставила меня в одно затруднительное положение, которое не столько мешает мне существовать точно так, как я существовал до того, но даже, скажу более, заметно пугает меня, да и ты, Карл, подлил немного горючего в этот огонь, превращая его не то чтобы в пожар, но во вполне самостоятельный и плотный костёр, не боящийся случайных ветров и снежных бурь. Дело в том, что я в последнее время поймал себя на мысли, что по отношению к нашей прекрасной даме стал испытывать чувства гораздо более глубокие, нежели испытывал до сих пор к самым красивым моим наложницам, и эти чувства постепенно ведут меня к тому, что я нарушу данное тебе слово, и полагаю, что ты сумеешь меня простить, ибо вместо того я готов отдать тебе не то что любую женщину во дворце и в городе, но даже всех этих женщин с правом распоряжаться ими по твоему усмотрению, в то время как Анну я хотел бы не просто оставить при себе, но сделать своей императрицей. Но у этого есть и другая сторона, о которой ты, конечно же, знаешь, и потому я прошу тебя рассудить по справедливости, ибо ничего не может сравниться с делами Империи, ради которой я готов пожертвовать совершенно любыми своими личными порывами и страстями, и сторона эта заключается в том, что все предыдущие владельцы Анны, как ты сам, вероятно, уже знаешь, загадочным образом умирали в то самое время, когда это максимально устраивало Анну, причём я не берусь утверждать, что она сама виновна в этих смертях, но некий злой рок вокруг неё, безусловно, существует, и потому я решил воспользоваться тобой, как человеком, бросающим решающий камень в чашу весов белого или чёрного цвета…

Он слушает меня молча и даже чуть-чуть улыбается, хотя эта улыбка больше всего напоминает мне звериный оскал, передние его зубы похожи на зубы грызуна, и у меня возникает ощущение, что сейчас он вцепится в меня, вгрызётся, как в сухое дерево, превращая меня в окровавленный труп, обгрызая мои кости, высасывая мозг, и я с трудом гоню эти мысли прочь, когда Карл уже открывает рот и начинает говорить, и его слова льются размеренно и вальяжно, хотя они являются лишь интродукцией и не затрагивают столь волнующего меня вопроса.