— Назад! Назад! Живее! Проклятые альпини!.. Все скатываются обратно через гребень увала. Неприятеля не видно.
Ветер, свистя, вздымает снежную пыль. Солнце затягивается туманом.
Отряд идет по широкому льдистому полю.
Лейтенант снова достает карту и на этот раз долго изучает ее. Фенрих что-то сверяет по своей. Обоим ясно, что они сильно уклонились в сторону.
Измученные стрелки валятся прямо на снег и жадно хватают его пересохшими губами.
Дозорный докладывает:
— Итальянцы прошли кустарник. Снова раздается команда:
— Вперед! Наверх!
Потрескивает тонкая ледяная корка. Лыжи цепляются за камни. Тяжело и вяло передвигаются разведчики. Только бы не поломать лыж!..
Прямо впереди высится обнаженная хмурая скала. Узкая белая полоска ведет к ее подножию. Ветер свистит все сильнее. Вершину скалы окутывает клубящийся туман.
Отряд останавливается. Старый фенрих недоверчиво всматривается в потемневшее, свинцовое небо. Сверху слышен угрожающий протяжный гул. Над узкой снеговой тропинкой проносится белое облачко. Гул усиливается.
— Вперед! Быстрее! К скале!
Ветер обжигает лица бегущих. Внезапно путь преграждает барьер громоздящихся каменных глыб.
— Бросить лыжи! Начинается буря! Вперед! Спасайтесь!
Там, на узкой террасе, темнеет спасительное прикрытие.
На ветру одежда стрелков мгновенно покрывается ледяной коркой, слезы замерзают на ресницах.
Лейтенант думает о том, как обстреляют они наконец проклятых «альпини», если те вздумают сунуться сюда. Где они теперь?..
Фенрих с привычной ловкостью альпиниста перескакивает с камня на камень. Укрыться от бури!.. Сверху снова доносятся раскаты, сопровождаемые воем ветра. Что это? Обвал? На головы солдат сыплются комья снега.
— Скорее в прикрытие!
Снежный поток становится стремительнее и гуще. Только что пройденный барьер уже совершенно засыпан. Нечего и думать о том, чтобы выставить дозоры. Все потонуло в снежном буране. Солнца почти не видно, временами наступает полный мрак.
Но вот там, где они только что прошли, на узкой снеговой полосе показываются «альпини»: один, другой, третий, четвертый… Временами их скрывает снежная мгла. Но все же ясно, что они тоже хотят укрыться под скалой.
Лейтенант дает приказание — быть наготове.
С удвоенной силой возобновляется грохот, свист и рев ветра, обрушивая на людей новые потоки снега, и они, падая и натыкаясь друг на друга, жмутся к каменной стене.
«Альпини» приближаются. Передний, высоко подняв короткий карабин, что-то кричит, стоя в белесом вихре. Его слова относит ветер. Можно разобрать только:
— Лавина!.. Лавина!..
Буран свирепствует все сильнее.
— Лавина!.. Лавина!.. — кричат итальянцы, пробиваясь через снежный барьер. Их крик похож на вопль обезумевших крестьян: «Пожар!.. Пожар!..»
Мадьяры прислушиваются и сквозь слепящий вихрь наблюдают за приближением врага.
В завывании ветра, в грохоте камней, в вихре льда и снега слышится все заглушающий гул. Кажется, весь склон горы превратился в движущуюся, бурлящую массу. Она закрывает солнце и повергает людей в темноту, прерываемую внезапными вспышками света. Все дрожит, движется и ревет. Это продолжается долго, очень долго, целую вечность.
Снежная пурга то затихает, то возобновляется с новой яростью.
Потом наступает долгая тишина. Только впереди, оттуда, где раскрылась бездна гигантского обрыва, доносится вздрагивающее всхлипыванье катящихся льдин.
Сквозь плотный снежный туман начинает проглядывать солнце. И вот уже дрожащая радуга перекинулась по небу.
Первым поднялся фенрих, с трудом выбираясь из снежного сугроба.
Окрестный пейзаж резко изменился. Прямо перед отрядом у самого подножия скалы лежали бесформенные груды камней и льда, засыпанные снегом.
По одному люди высвобождались из-под снегового обвала. Раздавались удивленные восклицания, стоны, просьбы о помощи… Солдаты окликали друг друга, разыскивая друзей. Слышалась смешанная венгерская и итальянская речь. «Враги» настороженно и неприязненно оглядывали друг друга. Язык и одежда их резко отличались, но лица были одинаковы: простые, обветренные, огрубевшие от боев и лишений.
Удивление постепенно сменялось любопытством. Итальянцы, собравшись в кучу, о чем-то оживленно говорили, потом рассмеялись.
Вдруг длинный Майорош, переваливаясь по снегу, направился к итальянскому солдату, у которого была рассечена щека от самого лба до верхней губы. Из раны сочилась кровь. Вынув свой санитарный пакет, Майорош разорвал его и умело забинтовал раненого.
Кто-то из итальянцев крикнул:
— Браво, мадьяро!
Это сломило напряженную тишину. Все зашевелились, радостно загоготали. Солдаты, недавно со страхом и злобой преследовавшие друг друга, жали один другому руки и говорили, говорили, не понимая слов, но ощущая большую радость.
Невысокий смуглый быстроглазый итальянец сказал несколько слов по-венгерски. Его сначала не поняли.
— Я был Будапесто… — повторил он.
Тогда венгерцы мгновенно окружили его дружественной толпой. Узнав, как его зовут, они одобрительно похлопывали его по плечу, прищелкивая языком и приговаривая:
— Луиджи!.. Луиджи…