Рассказы

На следующий день он пришел в село, где дома были украшены зелеными ветками и цветами. Здесь готовились к свадьбе. Весело играли волынки, флейты, гобои. В центре села в веселой суете уже собирался свадебный кортеж. Бледная, белокурая невеста была в белом кружевном головном уборе и красивом алом платье, с расшитым лентами корсажем. Жених, приземистый, краснорожий, придурковатый парень, имел на голове круглую шляпу, украшенную цветами шиповника. За ними выстраивались многочисленные родственники и друзья в праздничных одеждах.

Миретт остановился на обочине, достал из-за пояса нож, поднял его на уровень глаз и метнул недрогнувшей рукой.

Раздался крик, хлопанье крыльев, свист рассекаемого воздуха.

Посреди дороги лежала невеста с ножом в сердце. Но деревня была пуста, и только тяжелые шаги сотрясали горизонт.

Александр Миретт совершил еще много преступлений в окрестностях, но свидетели исчезали срезу же, как только он умолял их схватить его и выдать властям. Он стал неузнаваем.

Худой, желтый, с длинными волосами, злобным взглядом, он бродили по дорогам без цели и без надежды.

В Париж он пришел на казнь фальшивомонетчика. Холодный туман еще висел над шпилями, печными трубами и крышами столицы. Вокруг виселицы толпилось несколько окоченевших кумушек. Солдаты удерживали их на расстоянии, наставив пики. Приговоренный к казни, толстенький и дрожащий, вращал круглыми, перепуганными глазами и шептал молитвы. Ветер шевелил подол его белой рубахи. Два палача заставили его подняться на лесенку, накинули ему веревку на шею, и вот тело уже заболталось на виселице, с одеревеневшими ногами и обвисшими плечами, как рыба на вывеске в рыбной лавке. Миретт смотрел на болтающиеся в воздухе стоптанные подошвы, раздутые под тканью колени, искаженное лицо с вывалившимся языком. И он завидовал агонии этого несчастного.

Он, во всяком случае, почувствовал давление Бога на своих плечах!

В тот же вечер Александр Миретт прошел мимо дома мэтра Тайяда. У окна сидела женщина в трауре. Миретт долго смотрел на Даму Бланш, но она его не узнала. Затем он продолжил свой путь и покинул город. Он сюда возвращался не раз, и по странной случайности приход его всегда совпадал с объявлением о казни.

Он видел, как содержательницу публичного дома выставили к позорному столбу, а затем сожгли на костре. Он видел вора, которого на шесть часов привязали к лестнице и выставили на площади, а потом раскаленным железом заклеймили королевской лилией и изгнали из города под звон колоколов. Он видел буйно помешанного, которому отрезали ухо, привязали за руки и за ноги, а на шею повесили ожерелье из мертвых цыплят. Он видел разбойника, хулившего Бога, которому вырезали язык, а тело колесовали. Он видел даже свинью со вспоротым животом, повешенную за задние ноги за то, что она съела ребенка. Это зрелище его возмутило.

– Вешают свиней! – вскричал он. – А меня не хотят повесить! Неужели я стою меньше, чем поросенок? Неужели я меньший преступник, чем животное?

Удивленные такими речами, стоявшие рядом, решили, что он сумасшедший, и в страхе посторонились, бормоча слова сострадания.

Глава XII, из которой читатель узнает, при каких обстоятельствах мы чуть было не потеряли нашего друга Через какое-то время, отчаявшись получить от Бога заслуженное наказание, Александр Миретт решил покончить с собой. В небольшой роще он подыскал дерево с крепкими ветвями, вскарабкался повыше, привязал пеньковую веревку к ветке толщиной с телячий огузок и вставил голову в петлю. Внизу, метрах в трех под ним, на земле, усыпанной скромненькими цветочками, сидел Валентин и смотрел на него с интересом. Ну что же, раз Бог не идет к нему, он сам отправится к Богу. И он бросился в пустоту.

Послышался треск, и он тяжело упал к подножию дерева: ветка обломилась и висела над ним, зияя раной. Валентин, пританцовывая, хлопал в ладоши и повизгивал от радости.

Ошарашенный Миретт зарыдал, кусая кулаки.

Когда наступил вечер, он сидел посреди поляны, Вокруг него рокотал лес. В большой разрыв между кронами виднелось сиреневое небо, прорезаемое ласточками. Вот алмазом сверкнула звезда. В уснувшей траве пробежал какой-то зверек. Но вскоре все звуки умолкли, покоренные тишиной ночи, остались лишь загадочные шорохи то ли снов, то ли преступлений.

А Миретт размышлял: