Рассказы

Единственной его надеждой оставался Сетубал; он переправился через Зезери, Тежу, Заташ и на исходе третьего дня подъехал к Сетубалу. Но и там ворота были закрыты перед ним, как в Коимбре и в Лиссабоне.

Предсказание архиепископа Эворского исполнилось, и дон Санчо увидел то, что он пожелал увидеть.

Во время этих поездок свита его заметно уменьшилась: к Коимбре с ним подъехало не больше десяти человек, а у Сетубала осталось только трое; к границам Испании он подъехал один.

Покинутый всеми, дон Санчо добрался до Толедо, где ему дал приют король Кастилии.

Во всем королевстве только дон Мартинш ди Фрейташ, управитель замка ди ла Хорта, остался верен своему королю, но, к несчастью, дон Санчо давно о нем забыл.

А тем временем дон Мартинш ди Фрейташ велел запереть ворота и удвоить караул.

IV

Как только король Альфонс III узнал, что его власти подчинилась вся Португалия, кроме крепости ди ла Хорта, он послал против нее дона Манрики ди Карважала с отрядом в четыре тысячи воинов. Дон Мартинш со своей стороны принял все меры, чтобы не быть застигнутым врасплох; он созвал всех своих вассалов, собрал в крепости съестные припасы со всей округи, а на крепостных стенах выставил все механизмы и снаряды, употреблявшиеся в те времена для отражения неприятеля; в результате у него оказалось двести человек гарнизона, провизии на полгода и боеприпасов на десять приступов. Однажды утром дону Мартин-шу ди Фрейташу донесли, что в долине показались развевающиеся знамена дона Манрики ди Карважала. Дон Мартинш отдал приказ всем трубачам изо всех сил трубить фанфары в знак веселья. Они подняли такой оглушительный шум, что дон Манрики ди Карважал услышал их с другой стороны реки Мондегу и, обратившись к графу Родриго, служившему под его началом, заметил:

— В замке ди ла Хорта, вероятно, празднество!

Вечером дон Манрики подошел к крепостным стенам, оставаясь от них на расстоянии, троекратно превышающем дальность полета стрелы, и выслал герольда с приказом дону Мартиншу признать Альфонса III королем Португалии и сдать ключи от замка. Дон Мартинш отвечал, что не знает никакого Альфонса III, а ключи выдаст только дону Санчо.

Ночью дон Манрики стал лагерем вокруг крепости ди ла Хорта, а утром во второй раз послал герольда с тем же требованием — герольд возвратился с тем же ответом. Весь день стороны наблюдали одна за другой. На рассвете следующего дня герольд появился перед крепостью в третий раз. Ответ дона Мартинша оставался неизменным.

Дон Манрики ди Карважал стал готовиться к приступу, а дон Мартинш — к его отражению. Оба мудрые и храбрые военачальники, они знали друг друга, и ни тот ни другой в своей подготовке ничего не упустили из вида.

Приступ был ужасный, ожесточенный и кровавый. После двенадцатичасового рукопашного боя, после того как, собрав в единый кулак силу шести тысяч рук, войско трижды почти взбиралось на крепостные стены, дон Манрики ди Карважал вынужден был отступить, оставив двести человек во рвах крепости.

Четыре других штурма были такими же безрезультатными и такими же губительными. Потеряв тысячу своих лучших солдат, дон Манрики ди Карважал решил сломить сопротивление крепости голодом, раз не мог покорить ее силой. Он превратил осаду в блокаду.

С этих пор ничто не поступало в замок. Дон Манрики перекрыл все, даже самые тайные проходы, и крепость ди ла Хорта была отрезана от всего мира непроходимой границей. В продолжение первых четырех месяцев дон Мартинш ди Фрейташ переносил блокаду, не выказывая никакого беспокойства, но, видя, что враг не собирается снимать осаду и что запасов осталось всего на два месяца, велел вдвое уменьшить выдачу провизии. Благодаря этой мере он растянул двухмесячный запас на четыре месяца.

Дон Манрики продолжал осаду. Прошло еще два месяца, и дон Мартинш был вынужден еще наполовину урезать норму; продлить защиту с помощью дальнейшего сокращения рациона было уже невозможно — каждый получал ровно столько, сколько было необходимо, чтобы не умереть с голоду. Припасы таяли; крепость держалась уже десять месяцев, а провизии было запасено на шесть. Стали есть лошадей, затем — собак, потом — кошек, наконец — крыс и мышей; в конце концов стали варить кожу конской сбруи, выясняя, нет ли возможности грызть ее после этого.

Дон Манрики не двигался с места. С высоких башен было видно, как в его лагерь пригоняли стада быков и баранов. Жизнь осаждающих проходила в празднествах, и в тихую ночь часовые слышали припевы их застольных песен.

А вот у осажденных все было по-иному; подавленность их увеличивалась с каждым днем; ослабевшие, исхудавшие, изнуренные, они с трудом могли поднять оружие. Это были уже не люди, а тени, и если бы дон Манрики возымел мысль предпринять шестой штурм, то, несомненно, легко одолел бы несчастных приверженцев дона Санчо. Но он предпочел оставить их умирать с голоду — это было дольше, зато вернее.