Рассказы

Оливье кинулся на колени перед Бланш, покрывая поцелуями ее руки. Он был глух к мольбам матери и сестер, их слова доносились до него как ненужный утомительный шум, неизвестно чем вызванный. Но вот она открыла глаза и покраснела, увидев Оливье у своих ног, но, тотчас призвав все свое мужество, снова начала настаивать на его отъезде; он сам, поняв необходимость этого, не стал больше сопротивляться мольбам ее и матери. Все необходимые распоряжения к отъезду были даны, и час спустя он распрощался с Бланш и со своей семьей.

Как долги и горьки последние прощальные объятия, когда встречи уже может и не быть! Как сожалеешь, что не успел насладиться каждым мгновением, проведенным вместе; с какой трепетной любовью отъезжающий сжимает в объятиях любимых, которых он вынужден оставить; а когда он наконец их покидает, сколько раз он еще оборачивается, чтобы ответить на прощальные жесты своей любимой и послать матери ответные воздушные поцелуи!

Задумавшийся и грустный ехал Оливье по восхитительному берегу Луары; углубленный в свои раздумья, он двигался вперед, не ускоряя и не замедляя шаг лошади. Неожиданно ему послышалось, что его окликают; он остановился: снова громкий голос выкрикнул его имя. Он обернулся, ибо этот голос показался ему знакомым. Всадник мчался во весь опор; чем больше Оливье всматривался, тем увереннее он узнавал скачущего; наконец у него уже не оставалось никаких сомнений — это был нагнавший его д’Эрвийи. Соскочив с мокрой от пота лошади, д’Эрвийи обнял друга.

— Бланш арестована! — вырвалось у него, и если бы молния упала к ногам Оливье, она бы не ошеломила его так, как эти слова.

— Бланш арестована! — закричал он с ужасом. — Так вот зачем меня отослали! Д’Эрвийи! — продолжал он, яростно сжимая руку друга. — Надо тотчас же вернуться в Нант. Там моя жизнь, мое счастье, мое будущее!

Лицо его побагровело, он скрежетал зубами... все его тело сотрясалось от конвульсивных движений.

— Пусть трепещет, — воскликнул он — пусть трепещет тот, кто посягнул на свободу Бланш! Знай, я полюбил ее всеми силами моей души! Я не могу жить без нее — либо я погибну, либо спасу ее!

И с этими словами он вскочил на лошадь; д’Эрвийи уже был в седле, и оба галопом поскакали по той же дороге, но в обратном направлении; час спустя они уже были в Нанте.

Нельзя было терять ни секунды; друзья тотчас же направились туда, где жил Каррье. Когда они подъехали, Оливье спешился, машинально вытащил пистолеты из седельных кобур, спрятал их под одежду и устремился к дому человека, в чьих руках находилась судьба Бланш. Его спутник шел за ним, сохраняя хладнокровие, хотя и был готов защищать друга, если понадобится, и рисковать для этого жизнью с той же готовностью, как он это делал на поле боя. Однако депутат Горы знал, насколько его ненавидят, и потому был недоверчив; такой же трусливый, как и жестокий, он всегда дрожал от страха, боясь, что его сквозь тройной кордон стражи, стоявшей у дверей, настигнет кинжал благородного убийцы; оба генерала тщетно пытались проникнуть к нему.

Оливье ушел оттуда более спокойный, чем мог предположить его друг. С минуту он, казалось, принимал новый план, продуманный им наспех, и не было сомнений, что он на нем остановился, так как он попросил д’Эрвийи отправиться на почтовую станцию и с лошадьми и экипажем ждать его у ворот тюрьмы.

Имя и звание Оливье открыли перед ним двери в эту мрачную обитель, где томились вместе преступление и добродетель, невинность и отчаяние; он велел тюремному смотрителю провести его в камеру, куда была заключена Бланш. Тот было заколебался, но Оливье повторил приказ еще более повелительным тоном; тюремщик подчинился и сделал знак следовать за ним.

— Она не одна, — заметил провожатый, открывая низкую дверь камеры, где царила такая темнота, что Оливье содрогнулся, — но она скоро избавится от своего компаньона: его сегодня гильотинируют.

С этими словами он закрыл дверь за Оливье и удалился, обязав его по возможности сократить свидание, из-за которого он боялся впутаться в неприятности.

Ослепленный внезапным переходом от яркого света в темноту, Оливье пытался разобраться, в какую сторону идти, но в то же мгновение глаза Бланш, привыкшие к мраку, узнали его и девушка кинулась к нему в объятия с криком радости и надежды.

— О, вы все-таки не покинули меня! — воскликнула она и приникла к нему, дрожа от страха. — Вы второй раз пришли спасти меня от смерти, Оливье! В какие страшные минуты нам предназначено судьбой встречаться и в каком ужасном месте мы увиделись сегодня!

— О да, ужасном, — пробормотал Оливье; его глаза начали привыкать к мраку, и он обвел взглядом все углы камеры, — ужасном, и, тем не менее, я не могу тут же вас увести отсюда!

Бланш вскрикнула.

— Оливье, неужели я обречена здесь умереть? — душераздирающим голосом закричала она. — Нет! Нет! Невозможно! Такие муки уготованы лишь преступникам! О друг мой, скажите, что я скоро выйду отсюда!