Рассказы

У него едва сохранилось смутное воспоминание о ночном происшествии; его сознание, ослабленное из-за большой потери крови, не могло связать воедино то, что сохранилось в его памяти, и то, что бшю на самом деле; он не понимал, действительно ли ему оказала помощь молодая девушка или все это плод его больного рассудка. Наконец, он смог подняться и, опираясь на саблю, которая удержалась на его запястье благодаря темляку, обхватившему руку, попытался добраться до дома, видневшегося невдалеке; однако едва он с невероятным усилием сделал несколько шагов, как почувствовал, что все вокруг него закружилось, а земля стала уходить из-под ног. В эту минуту появился отец Лоретты: предупрежденный дочерью, он поторопился навстречу чужеземцу, чтобы поддержать его и помочь ему.

Эжен, будучи не в состоянии вымолвить ни слова, оперся на руку пастора и машинально последовал за ним; едва войдя в дом, он снова потерял сознание. Пастор отнес его на кровать и позвал дочь, чтобы она побыла с раненым, пока он отправится на поиски единственного в этом городке хирурга.

Лоретта вновь оказалась рядом с молодым офицером и, поскольку один раз она уже привела его в чувство, решила попробовать, не сможет ли ее уход снова оказать на него такое же действие; подойдя к изголовью постели, она поднесла больному нюхательную соль, и это сразу же привело к нужному результату — Эжен открыл глаза; увидев перед собой то же ангельское лицо, явившееся перед ним в саду, он попытался убедиться, что это не видение, и, обхватив Лоретту руками, не давая ей времени сопротивляться, приник к ее устам. Их губы встретились: любовь одарила невинность первым поцелуем.

Лоретта, смущенная и взволнованная, охваченная незнакомым, непонятным ей самой чувством, вырвалась из объятий молодого офицера и затаилась у изножья постели; оттуда, просунув покрасневшие пылающие щеки между занавесками, она осмелилась посмотреть на него... Эжен приподнялся, умоляюще протягивая к ней руки.

— Простите меня, мадемуазель, простите! — твердил он. — Но ваша небесная красота, ваши белые одежды, ваши парящие волосы и ваше быстрое исчезновение — все это заставило меня думать, что рядом со мной оказалось небесное существо — или ангел, или дух — и что пришло оно забрать мою душу, готовую улететь; в этих объятиях смерть показалась бы мне такой сладкой! Но теперь, когда я осознал свою ошибку, какой же она мне представляется жестокой!

Звук голоса молодого человека был так нежен, в его глазах светилась такая любовь и почтительность, что Лоретта, не задумываясь, покинула свое место у изножья кровати и очень осторожно снова села у изголовья.

Рана Эжена не была ни глубокой, ни опасной: головной убор смягчил удар, и все же она причиняла ему большое страдание. Он застонал, и прекрасные пальчики Лоретты умело высвободили слипшиеся от крови волосы, попавшие в рану. Когда появился хирург вместе с пастором, он нашел, что его обязанности наполовину выполнены и ему осталось только наложить повязку. Он успокоил Лоретту, заверив ее, что через четыре-пять дней больной уже будет в состоянии ходить, а сейчас ему нужен отдых и сон; с большой неохотой юная немка покинула комнату Эжена, ведь она уже полюбила его всем сердцем, но распоряжения врача не допускали возражений — им следовало подчиниться.

Эжен, со своей стороны, предпочел бы, чтобы милая сиделка осталась рядом даже во время его сна: ему казалось, что тогда его сонные грезы будут особенно сладки, а пробуждение поистине восхитительно! Ему был незнаком присущий Лоретте и почти неизвестный во Франции тип красоты, подчеркиваемый живописными костюмами и прическами юных девушек с берегов Рейна. Изящество стана; длинные косы, спадающие почти до земли; обычная бледность, сменяющаяся краской при самом легком волнении и снова сразу проступающая; небесно-голубые глаза, наполненные безотчетной грустью, что свидетельствовало о бесконечной потребности любить и страдать; своего рода физическая слабость, клонившая на грудь голову, словно она была непосильной ношей для хрупкой шеи, — все это говорило об особом создании, предназначенном для иного, более возвышенного, более доброго мира, чем наш, и попавшем к нам по случайной ошибке природы. Казалось, что здешний слишком плотный, слишком земной воздух стеснял ее дыхание, и только на вершине горы, в живительной чистой атмосфере она могла дышать полной грудью. Такой была Лоретта в свои пятнадцать лет, легкая, как грация, наивная, как сама невинность, и никого еще не любившая во всем свете, кроме своего отца и своих горлиц.

Но как же в прошедшее утро все изменилось для нее! Только сейчас началось ее существование: кровь быстрее и живее потекла по венам, словно она гнала по ним новую жизнь; неизведанные до той поры ощущения, чарующие и сладостные, заставляли трепетать сердце девушки. Она, наконец-то, вкусила жизнь со всеми ее муками и радостями, ибо с этой минуты Лоретта познала любовь.