Рассказы

Ухудшение наступило на следующий день после переезда дяди на квартиру у Пантеона, и теперь немедленно потребовался новый доктор.

Этот, не обещая выздоровления, все же обнадежил больше, чем другие, но назначил молочные ванны.

Несчастные родители выслушали это распоряжение с поникшей головой и не осмелились спросить у врача, нет ли более дешевого лекарства, заменяющего это назначение. Однако едва врач вышел, они переглянулись:

— Молочные ванны! Сколько будут стоить молочные ванны?

Стали искать ванночку; нашли самую маленькую (ее можно было взять напрокат за три франка в месяц); затем отыскали молочницу; ребенка поместили в ванну с теплой водой и измерили количество воды в литрах, чтобы знать, сколько потребуется молока.

Пятьдесят литров! Пятьдесят литров молока стоили десять франков.

Умолили молочницу первую порцию отпустить в долг. В доме было всего три франка в день на еду.

Отчаявшиеся родители спрашивали себя, что можно сделать. Ребенок плакал и говорил:

— Мне необходимы молочные ванны, чтобы выздороветь; я не хочу вслед за сестрой идти в землю: там слишком холодно!

Некоторые клиенты Жанны остались ей должны. Этот долг составлял около ста франков. Она обегала весь Париж, не меньше четырех-пяти льё, и вернулась с двадцатью одним франком. Она не захотела потратить и шести су на омнибус. Таким образом оказались оплаченными две ванночки, и к трем франкам, уже имеющимся в доме, добавились двадцать су.

V

Благодаря постоянным заботам ребенку стало немного лучше.

Молочные ванны, казалось, ему помогли, и никто не жалел о потраченных деньгах.

Но болезнь, покинув на короткое время улицу Мирры, перекочевала к дому у Пантеона и грозно постучалась в дверь.

У дядюшки из Нанта обнаружилась тяжелейшая болезнь.

Больной два-три дня боролся с ней, не жалуясь.

В конце концов его жена отправилась в мэрию за доктором.

Возможно, того побеспокоили, когда у него было плохое настроение, но он пришел крайне раздраженным. Оглядевшись вокруг, он увидел наготу комнат, нищету обитателей, осмотрел больного и сказал:

— Лекарства, необходимые для лечения этого человека, стоят слишком дорого, чтобы вы могли позволить себе купить их. Впрочем, он долго не протянет. Отошлите его в больницу для безнадежных больных.

Они стали настаивать на лечении. Он выписал рецепт и больше не приходил.

Пригласили второго врача.

Это не был врач для бедных; он выписал рецепт, ушел и больше не появлялся, а три дня спустя потребовал денег за свой визит.

Грустно об этом рассказывать, но правда почти всегда грустна. Все, что мы можем сделать для этих двух врачей, — не называть их имен, но при необходимости можем и назвать.

Жена и дети рыдали. Больной был приговорен двумя врачами, оставалось только дать ему умереть, но тут вмешалось Провидение со своим приговором.

Семья, живущая у Пантеона, чтобы не огорчать родных с улицы Мирры, ничего им не рассказывала.

Между тем Жанна явилась ко мне в свой обычный день и час.

В этот вечер мне пришла в голову счастливая мысль погрузить ее в сон.

Как всегда, я велел ей посмотреть, что у них дома.

Много раз она таким образом посвящала меня очень подробно в несчастья своей семьи; вероятно, наяву она бы не стала этого делать, но на этот раз, вместо того чтобы подчиниться мне, она сказала:

— Лучше пошлите меня к дяде, мне кажется, я нужна ему.

Я отправил ее к дяде (мысленно, естественно).

— Ох! Боже мой! Но он же болен, очень болен! Бедный дядя! Почему мы ничего не знали? Разбудите меня, я должна пойти к нему тотчас же!

Я разбудил ее, она взяла карету, отправилась к своему дяде и нашла его в таком плохом состоянии, что осталась дежурить у его постели всю ночь, предупредив через одного из детей свою мать.

На следующий день в девять часов утра она была уже у меня и, рыдая, рассказала мне историю с двумя врачами.

— Погоди, дитя мое, — сказал я ей, — я дам тебе письмо к одному из лучших докторов Парижа; он не сочтет дом слишком бедным и будет лечить твоего дядю так, как если бы его звали Перейра или Ротшильд.

Я дал ей письмо к барону Ларрею, моему доброму, моему старому, моему замечательному другу, уверенный, что он постоянно пребывает в госпитале Валь-де-Грас.

Оказывается, он уже десять лет там не работал (вот вам доказательство того, что, даже не видя человека часто, можно любить его всей душой). Однако в Валь-де-Грас ей дали адрес его дома, и Жанна поехала прямо туда, на Лилльскую улицу, № 59.

Барона не было дома, и Жанна оставила письмо.

В восемь часов вечера доктор вернулся.

В ту же минуту он сел в карету и приказал везти себя к дому больного.

Он не смотрел ни на обои, ни на обстановку. Он видел только больного на ложе страданий, а рядом с ним молившихся жену и восемь детей.

Он обследовал больного с глубоким сердечным вниманием (как редко я видел подобное среди медиков!), потом оставил рецепт и в тот же вечер написал мне:

«Мой дорогой Дюма!