Рассказы

Надеясь на лучшее, хотелось бы предположить, что речь идет, скажем, о щелях закрытых ставень. Но, выясняется, что нет. Свет по Хохлеву, лезет именно из темных мест. Во всяком случае, в другом опусе.

«Свет комнаты свечу зажег.
Собрался
Из всех щелей, со всех углов».

Всё же, думается, со светом В. Хохлев чуть погорячился. Но, выясняется, что у поэта не просто свет, а весь

«Мир течет сквозь пальцы как вода…
И скрытый от рассудка навсегда».

Эти замечательные строки, пожалуй, могут хоть как-то объяснить мировосприятие автора, хотя он и уверяет, мол «На меня весь мир клюёт».

Кстати, о поклёвках.

Дождь холодный тоже клюнул,
Снизу в тучу метко плюнул», —

уверяет В. Хохлев, судя по всему, нисколько не задумываясь, как описанное может произойти «снизу». И подобных «строк-жемчужин» в книге хоть отбавляй. Вот

«Я выхожу на крыльцо…
Свежие брызги в лицо…
Размялся — солнце взошло».

Полет читательской фантазии живо подсказывает, чем именно занимался поэт, «разминаясь» на крыльце под солнцем. А в голове крутятся забытые детские стишки: «Вышел Вася на крыльцо почесать своё (хм-м!) лицо». Впрочем, у В. Хохлева свои «жемчужины»:

«У фонтана мальчик со свирелью
В точку неба собирает землю».

Ну, если небо — точка, то образность языка автора просто грандиозна. Кажется, что у него весь мир перевернут, что, впрочем, сам поэт и подтверждает.

«Вниз крышами провисли
Тяжелые дома!
Текут по небу мысли
Из каждого ума».

Или:

«Вижу снежные поля,
Сверху новая земля…
Дождик затекает в зонт».

До знакомства с творчеством В. Хохлева думалось, что земля все-таки под снегом, а дождь может падать лишь на зонт. Ну, разве что, исключая случай, когда этот зонт перевернут.

Вообще, к воде у автора отношение трепетное. Хотя и скромное. У него даже

«…течет ручей стиха…
…Чудо
Вновь растеклось из-под пера».

Или другой перл: «Под ромашками роса». Я бы только добавил: «Вот такие чудеса»! И продолжил бы строками из нового сборника:

«Я пойду спиной назад,
Забреду в увядший сад».

С не меньшим успехом, думаю, эти строки можно было бы заменить на нечто подобное:

Я пойду спиной вперед,
Тихо открывая рот!

Действительно, любит автор погулять.

«Я шел среди овса. Кудрявы
Росли стога из облаков».

Стогов на овсяных полях видать не приходилось. Кудрявых стогов — тем более. Но, если следует понимать, что кудрявые были именно облака в небе, то при чем здесь стога?..

Чудеса В. Хохлев наблюдает и на Карловом мосту в Праге. Здесь, оказывается,

«На Карловом мосту с утра
Ни гидов, ни гостей.
Суббота, ранняя пора
Отсутствие вестей.
Жара, июль…
Храм Вита в небесах плывет.
В звенящей тишине».

Боюсь, что любой турист, побывавший в Праге, знает, что в июльскую «жару» по Карлову мосту пройти трудно именно из-за наплыва туристов. Правда, рано утром жары там не бывает. По той же причине Собор Святого Витта, находящийся не у Карлового моста, а в старом городе на горе, не может плыть «в звенящей тишине».

И в Петербурге В. Хохлев делает удивительные открытия:

«Стоит могучий город,
Уверен, величав,
Три сотни лет… Но молод —
Волною бьет в причал».

Да, бьет именно город, а не Нева. Бьет именно в причал. Вроде как в набат. Потому что величав. И потому что «Святые люди бродят под дланью вековой».

Но, надо отдать должное самокритичности автора, который признается:

«Не отличаю холод, тепло…
Запахи будто ветром смело…
Все рухнуло прахом».

Поэтому уже не удивляют очередные «погодные» перлы из творчества поэта:

«Сидим над пропастью…
…море —
Огромный, единый до горизонта,
солнечный блик…
Сидим, смотрим, беззаботно болтаем ногами…
Ветер — порывами до пятнадцати —
играет волосами…
Вытянешь руку — зацепишь за облака».

Тут возникают определенные сомнения: