Рассказы: 2005-2010

В словах солдата не было ненависти — только усталое презрение. Прая прикоснулся грязными ладонями к сухим глазам.

— Кун Пра?

Он не ответил.

— Пранай Прая Нок!

— Держать дверь, — прорычал Прая. — Помните, бирманцы не берут пленных.

Он вышел из зала, провожаемый испуганными взглядами людей, которые ему доверяли. Он тоже доверял Рангсану. Усилием воли Прая попытался представить себе друга в бирманских тряпках, убивающего генерала Монгкута… Постарался вызвать в себе ненависть к этому кошмарному образу.

…Рангсан отложил длинную флейту. Кончики его пальцев были красноватыми, под ногти забилась краска — учитель часто поручал мальчику обновлять фрески, хотя большую часть времени благородный послушник проводил на лежанке в своей келье.

Краска, красная, как кровь.

Он протянул руки к другу.

— Отнеси меня в храм, — тихо попросил Рангсан.

Во время их поездки к Большому озеру он выпал из телеги и сломал обе ноги. Три месяца сезона дождей Прая носил легкого, как перышко, друга на своей спине.

«Я не знаю человека, более преданного Аютии…»

…Он стиснул зубы, стащил с головы тяжелый шлем и отшвырнул его. По пустым залам дворца разнесся громкий стук, прерываемый криками защитников: бирманцы ломали дверь.

Прая вошел в храм, расположенный во внешних покоях дворца, где на высоком пьедестале сидел бронзовый Будда. Блики, отбрасываемые сотнями крохотных свечей, плясали по бесстрастному лику статуи. В полумраке храма, боддисатхва плыл в ночном небе среди крохотных звезд. Монахи и храмовые слуги отсутствовали, они вместе с гвардейцами сражались, защищая свои святилища. Даже стены храмов не остановят бирманцев от грабежа и насилия. Ничто их не удержит. Они получили свой Ангкор, и намеревались вкусить его до конца.

Прая опустился на колени, отложил меч и начал молиться, пока бирманцы добивали оставшихся защитников дворца:

К Будде, Дхарме и Сангхе,

Покуда я не достиг Просветления, я иду за Прибежищем.

Пусть в силу заслуг, что я накопил

Взращивая щедрость и прочие запредельные совершенства,

Я обрету Просветление во имя всеобщего блага.

В тронный зал с воплем вбежал человек в цветах Аютии. В его плече по самое оперение застряла стрела. Несчастный закричал, поскользнулся на собственной крови и упал.

Пусть все существа познают счастье и его причину.

— Кун Пра! Помогите, умоляю вас! — закричал солдат.

В храм вошли бирманцы.

Пусть все существа избавятся от страдания и его причины.

Смеясь, они окружили упавшего сиамца. Лица завоевателей были искажены гримасами ярости, под серыми налобными повязками горели безумным огнем бешеные глаза. Один из бамар толкнул раненого врага — несчастный скорчился, прикрывая голову руками, умоляя не убивать его.

Пришедшийся в незащищенную шею удар заставил его затихнуть.

Пусть все существа будут неразлучны с беспечальным блаженством.

Увидев стоящего на коленях Прая, один из бирманцев гортанно расхохотался. Держа в руке меч, он приблизился и занес оружие для удара…

Пусть, не зная привязанности и гнева, все они будут счастливы в равной мере.

— Стой! — раздался властный голос.

Недовольный бамар опустил оружие.

Вслед за убийцами во дворец ворвался горячий ветер. Светильники, один за другим, начали гаснуть. Ночное небо храма лишалось своих звезд.

«Я стану последней звездой, которая умрет в свете восходящего солнца», — подумал Прая.

В зал вошел Рангсан. Он как всегда прихрамывал, но при этом двигался легко и спокойно. Его лицо было отрешенным и равнодушным, будто это праздничные костры, а не отблески пожирающего город огня играли на его щеках и отражались в надетом на грудь Рангсана металлическом нагруднике, таушированом серебром. Доспех и богатая одежда — первый из многих подарков, которыми осыплют его новые хозяева — усиливали в нем сходство с завоевателями.

Рангсан остановился и окинул зал ленивым взглядом. Его кожу покрывали белила — любимое украшение бирманской знати. Чувственные алые губы и оттененные густыми темными бровями карие глаза сильнее обычного выделялись на белом, как у мертвеца, красивом лице. Из под панциря и кольчуги свисали рукава его любимого кафтана, расшитого лотосами цвета солнца.

Предатель остановился в пяти шагах от своего друга. Руки в темных кожаных перчатках лежали на эфесах парных бирманских сабель.

«Какую фреску ты нарисовал сегодня, мой друг?»

— Они бежали, — он оглядел опустевший зал, — но ты остался. Мне стало любопытно, Прая. Почему ты остался?

Прая перехватил рукоять сабли и поднес ее к своему лицу. Тень клинка разделила его улыбку надвое.

— Этот мертвый город не заслуживает твоей жертвы, — Рангсан указал на белеющий выход из храма. — Ты можешь уходить.

— Не ради Аютии, — произнес Прая Нок, — Ради себя. Мне нет места среди беглецов. В их потоке я растворюсь, как песчинка в урагане. Я не хочу исчезнуть. Я хочу, чтобы ты запомнил меня. Пусть это станет доказательством моего существования.

Губы Рангсана искривила привычная, лишенная тепла улыбка, но его глаза озарились чистым внутренним светом.

— Докажи мне, что существуешь, — попросил он.

Две кривые бирманские сабли сверкнули серебряными полумесяцами.