Рассечение Стоуна (Cutting for Stone)

Как-то утром я проснулся на стуле в ее палате, посмотрел на больную, на ее прояснившееся лицо, на разгладившийся лоб и понял, что ей стало легче. И без того худенькая, за время болезни она еще осунулась, кожа да кости. Но угроза жизни отступила.

В середине дня я отправился в бунгало Гхоша и провалился в сон. Проспал несколько часов и только на свежую голову обратился мыслями к Шиве. Понял ли он, что разрушил мои мечты? Осознал ли, какую боль причинил Генет, всем нам? Мне очень хотелось с ним разобраться, отколотить хорошенько, чтобы ему стало так же больно, как мне. Я ненавидел брата. Никто не мог меня остановить.

Никто, кроме Генет.

Поведав мне о своей сделке с матерью (обрезание за молчание), она не успела сказать всего. Поздно ночью она дополнила свой рассказ. Собравшись с силами, она заставила меня поклясться.

– Мэрион, – прошептала она, – наказывай меня, не Шиву. Побей меня, порви со мной, но оставь Шиву в покое.

– С чего мне его жалеть? И не подумаю.

– Мэрион, это я его заставила. Я во всем виновата. – Ее слова обрушились на меня, словно удары по почкам. – Ты знаешь, ведь Шива не такой, как все, он живет в своем мире. Поверь, если бы я его не упросила, он бы так и сидел со своей книгой.

Она вырвала у меня клятву, что я не сделаю Шиве ничего плохого. Я согласился только потому, что, как мне показалось, она находилась при смерти.

Хеме я ничего не сказал, не стал разубеждать.

Спрашивается, почему я сдержал слово? Почему не передумал, увидев, что Генет пошла на поправку? Почему не сказал Хеме правду? Дело в том, что, пока Тенет боролась за жизнь, я кое-что понял насчет нее и меня. Оказалось, что, несмотря ни на что, я не желаю ей смерти. Наверное, я никогда ее не прощу. Но я по-прежнему люблю ее.

Когда Генет выписали из больницы, я на руках перенес ее из машины в дом. Никто не возражал, да я бы все равно настоял на своем. Мое круглосуточное дежурство у постели Генет заслужило скупое одобрение Хемы; она не решилась меня прогнать.

Розина наблюдала из дверей своей комнаты, как мы с Генет входим через кухню в дом. Генет и не взглянула в ее сторону, будто матери и комнаты, где она прожила всю свою жизнь, вовсе не существовало. Глаза Розины молили о прощении. Но дети не склонны к милосердию, детская обида может остаться в душе на всю жизнь.

Я отнес Генет в нашу с Шивой старую комнату, с этого дня спальня была ее.

По плану мы с Шивой переезжали в старое бунгало Гхоша, правда, в разные комнаты; он обосновывался в гостиной.

Через полчаса я отправился к Розине за вещами Генет. Дверь оказалась заперта. На стук никто не отозвался. Я попытался выбить дверь – тщетно. Ее явно приперли изнутри. Странная тишина повисла в воздухе.

Я метнулся к окну. Ставни закрыты наглухо. С помощью Алмаз мне удалось вырвать из гнезда тонкие деревяшки. К самому окну был придвинут гардероб. Я забрался на подоконник и толкнул шкаф. Он не шелохнулся. Кое-как я исхитрился заглянуть за препятствие. То, что я увидел, заставило меня упереться в гардероб обеими руками и напрячь все силы. Шкаф с грохотом рухнул на пол, раздался звон разбитой посуды.

Теперь было видно всем. И Хеме, и Гхошу, и Шиве. Даже Генет приковыляла на шум.

Сцена отложилась у меня в памяти с математической точностью, но ни в одном учебнике геометрии не сыскать противоестественного угла, под которым была выгнута шея. И никакими лекарствами тот образ не стереть.

Запрокинутая голова, раскрытый рот, вываленный язык…

С балки свисало тело Розины.

Глава девятнадцатая. Тиф, и что из него следует

Покрытые мхом стены и массивные ворота придавали школе императрицы Менен сходство с древней крепостью. В своих белых носках, голубой блузке, синей юбке, без лент в волосах, заколок и сережек Генет ничем не выделялась среди прочих девочек. Единственным ее украшением был крест святой Бригитты на шее. Ей не хотелось выделяться. Ее жизнерадостная ипостась отошла в мир иной вместе с телом матери, которое мы вынули из петли и похоронили на кладбище Гулеле.

У меня вошло в обычай в субботу вечером проведывать Генет. Ее школа находилась на холме немного выше дворца, где генерал Мебрату захватил заложников в тщетной попытке изменить сложившийся порядок вещей.

На уик-энд Генет могла бы приезжать домой, но, по ее словам, Миссия пробуждала в ней болезненные воспоминания. Она уверяла, что вполне довольна школой императрицы Менен. Учителя-индусы были строгие, но дело знали. В своем уединении Генет напряженно училась.

Мы вместе поступили в университет на подготовительный курс и через год учились уже на медицинском факультете. Школьная форма и школьные строгости остались позади, но и одежда, и манеры Генет по-прежнему были скромными, сдержанными. Всякий раз, входя в общежитие напротив университета, я молил Бога, чтобы душа ее оттаяла и передо мной явились черты прежней Генет. Она была признательна за лакомства, что передавали ей Алмаз и Хема, но стена, которую она выстроила вокруг себя, оставалась неприступной.

Я по-прежнему любил ее.

И хотел бы разлюбить, да не мог.