Распутницы

Геннадий вдруг проснулся. Фу, какой нервный сон! А казалось, что не спал… Да, сегодня требовалось переговорить о ремонте купленной по ипотеке трехкомнатной малогабаритной квартиры. Часть финансовых проблем возникла из-за этой покупки. Девчонки становились совсем взрослыми, и жить четверым взрослым людям в стандартной двушке становилось невмоготу. Геннадий оформил благодаря службе ипотеку, купили квартиру в соседнем доме, здесь же, в родном дворике. Жена, пока работала, взяла кредит на ремонт нового жилья. Они собирались отремонтировать купленную квартиру, переселиться, а эту продать и этим погасить значительную долю ипотечных платежей. Потом бы жили на зарплату Геннадия, а с зарплаты жены рассчитывались с долгами. Но Ирину неожиданно сократили. Без всяких объяснений. Вот такая вышла комедия положений! Из-за такого загиба судьбы к профессиональным строителям обратиться уже было невозможно. Вчера Геннадий, терзаемый страшными мыслями о воровском «крючке», всё же нашел в себе силы договориться с «дворовыми негодяями», чтобы оценили объём работ и сделали всё по «демократичным ценам». Может, сил прибавила подсознательная уверенность в удачном исходе дела отца?

Геннадий приподнялся на руках, бросил взгляд на сопящую Ирину — повезло ей с ним. Дрыхнет вот так в своё удовольствие всю жизнь, а что не так, тут же истерика, и он (который всем рулит и движет жизнь вперёд!) вечно оправдывается и просит прощения! А за что? Это она Наташку проморгала. Сначала Машку, а теперь Наташку. Дурёха ходит вся в чёрном, раскрашенная, словно призрак. Это нормально, что дочь, которой пятнадцать лет, так дурит, а мамуля спит сладко?!

Геннадий раздраженно покачал головой — спит слаще некуда, вон как слюни из открытого рта ползут на подушку! Мамаша!

Злясь на супругу, он покинул своё место, ёжась от утренней прохлады, постоял на балконе, обозревая пустой, но такой уютный внутренний двор.

Сегодня Бонивура не наблюдалось. Вчера часов до двух ночи пьяный орал песни на английском языке у кладовок.

Геннадий покачал головой — такой маразм только в России возможен: троечник-дебил, неоднократно сидевший в психушке, напившись вдрызг, орал на чистейшем английском песни «Битлз»! Голоса у Бонивура не было, но харизма! Геннадий даже, несмотря на нервозность в доме из-за проделок девок, старшей и младшей, и переживаний об отце, выходил на балкон, не спеша курил. Невольно думал, восхищаясь: «Как вытягивает, тварь такая!»

Бонивур ведь не всегда был дураком. Сначала он гремел славой умника и «ботаника» района. Английский ему давался легко, словно был родным языком. Его даже обзывали «шпионом». Но всё кончилось, когда его прекрасная мамаша, сейчас старая, всегда во всём чёрном, словно монашка, пошла в новый «заход». Её нервный любимый (не отец Бонивура, даже не отчим, так, очередной хахаль) избил маленького Виталю, потому что, во-первых, он не любил маленьких умненьких сынков своих гулящих подруг, а во-вторых, Виталька реально был умнее взрослого придурка… Бил его по голове, сделав наполовину глухим, потом хотел изнасиловать, но тот, укусив гада в руку до крови, рванул прочь. Урод достал его кулаком в затылок. Виталик улетел из пустого гаража, где всё происходило, выскочил со двора и, ревя благим матом, кинулся прочь почти на четвереньках.

Милицейский газик затормозил рядом с ребёнком.

Участковый выскочил к перепуганному, почти помешанному пацану:

— Виталя, что с тобой?!

— Дядя! Дядя! Тот дядя! Меня! Плохо! Участковый увидел бегущего сожителя матери Бонивура. Рука сама достала пистолет из кобуры. Ублюдок осекся, встал, но тут же нагло ощерился в улыбке:

— Товарищ участковый! Не лезь в наши семейные дела!

Участковый не выдержал, отщёлкнул на пистолете предохранитель:

— Убью, мразь!

Тот не боялся:

— Убьёшь? Кишка тонка!

— Ты, ублюдок, проходил по делам о растлении детей!

— И что? Я своё отсидел! Не лезь ко мне, участковый, всем спокойнее будет!

— Убью! — кинулся к нему участковый.

— Ха-ха-ха-ха-ха! — Извращенец не сопротивлялся.

Участковый бил и бил ненавистного гада, но тот был здоровее, мощнее, значительно тяжелее по весу. Он хохотал и, даже упав, под градом пинков, не закрываясь, был сильнее.

Видя всё это, Виталя первый раз помешался.

После были ещё помешательства, уже связанные с неумеренным употреблением алкоголя, пока он не стал Бонивуром и Полковником.

Геннадий тряхнул головой — к чему это он так увлёкся мыслями о Бонивуре? А… вон его матушка бредёт. Да, теперь святая старица.

Геннадий нервно дёрнул головой: «О чём ты думала, святая старица, когда твои мужики твоего сына губили?!»

— Гена!

— Что?! — Геннадий дёрнулся от неожиданности.

Жена улыбалась, лёжа на раздвинутом диване — они в такую жару любили спать с открытыми балконными дверями, откуда шла благостная ночная и утренняя прохлада.

Она посмотрела на него ласково и спокойно, и её добрый взгляд его тут же излечил от нервной мути.

— Что ты зажатый такой? — спросила с мягкой улыбкой.

— Боюсь я, Ирка, — откровенно признался Геннадий.