Распутин отводит Юсупова к себе в кабинет и укладывает на диван, долго гладит Феликса, пристально вглядывается ему в глаза, кладет обе руки ему на лоб и замирает, стоя на коленях, после чего вскакивает и делает пассы. «После этого гипнотического сеанса я много раз бывал у Распутина… Лечение продолжалось, и с каждым днем доверие „старца“ ко мне возрастало».
На протяжении всего этого времени Юсупов, по его словам, продолжал усиленно выуживать из «старца» компрометирующие его факты. По версии Феликса, «старец» охотно рассказывал ему о своем решающем влиянии на государственные дела и высшие кадровые назначения, о том, что лечит царя травками, после которых у того «на душе мир, и все ему хорошо, все весело — да ай-люли малина», о том, что сочувствует идее скорейшего прекращения войны, намекал на желательность отправки Николая II в Ливадию и передачи всей реальной власти Александре Федоровне, предлагал Феликсу стать его помощником, соблазняя назначением на министерский пост.
Все эти факты, как нетрудно заметить, не позволяли сделать вывод о прямой или косвенной принадлежности «старца» к «немецкой партии». И хотя вроде бы участь его в любом случае была решена, Феликс продолжал терпеливо копить компромат.
Наконец во время одного из посещений распутинской квартиры Юсупову довелось наблюдать сквозь дверную щель разговор «старца» с какими-то подозрительными субъектами: «У четырех был, несомненно, ярко выраженный еврейский тип; трое других, до странности похожие между собою, были белобрысые, с красными лицами и маленькими глазами». В этих посетителях князю тут же причудились таинственные «зелененькие» — друзья не менее таинственных «зеленых», живущих в Швеции, о которых Распутин упомянул вскользь в одном из разговоров. «После всего того, что я от него слышал, у меня не было сомнений, что предо мною было сборище шпионов»253.
И вновь, в который уже раз «путаясь в показаниях», Юсупов пытается убедить читателя, что пришел к выводу о необходимости убить Распутина под воздействием «неопровержимых улик», а отнюдь не соображений общеполитического или какого-либо еще характера.
«После всех моих встреч с Распутиным, всего виденного и слышанного мною я окончательно убедился, что в нем скрыто все зло и главная причина всех несчастий России: не будет Распутина — не будет и той сатанинской силы, в руки которой попали государь и императрица…
Можно ли было щадить Распутина, который губил Россию и династию, который своим предательством увеличивал количество жертв на войне?.. Следовательно, вопрос стоял уже не в том, нужно ли было вообще уничтожить Распутина, а только в том, мог ли именно я брать на себя эту ответственность?
И я ее взял.
Я больше не мог продолжать эту отвратительную игру в „дружбу“, которая так меня тяготила».
Решив наконец перевести план по устранению «старца» из лечебно-подготовительной в убойно-завершающую плоскость, Юсупов и его компаньоны — великий князь Дмитрий Павлович и поручик С. М. Сухотин — попытались привлечь к заговору кого-нибудь из думских либералов, способных, по мнению Юсупова со товарищи, подыскать подходящую кандидатуру непосредственного исполнителя среди «революционеров»: «Для людей его (Юсупова. —
«Первый, к кому я обратился, был Маклаков…»
Стоп!
Воспоминания депутата IV Государственной думы правого кадета Василия Маклакова, опубликованные в 1928 году в Париже, свидетельствуют: первые контакты Маклакова с Юсуповым на тему о грядущем убийстве Распутина состоялись в начале ноября 1916 года. В свою очередь, первое после многолетней разлуки свидание Феликса со «старцем» на квартире М. Г., согласно точному указанию самой Марии Головиной, произошло 17 ноября 1916 года.
Иными словами, если верить Маклакову, то получается, что Юсупов лжет, когда утверждает, что обратился к нему с предложением убить Распутина уже после того, как вошел в контакт со «старцем»: в действительности встреча Маклакова и Юсупова приключилась как минимум за две недели до первого рандеву Феликса с Григорием на квартире М. Г.
Можно, конечно, допустить, что думский златоуст Василий Алексеевич, указывающий точное время встречи — между шестью и семью часами вечера, — путает при этом начало и конец месяца. Однако даже в этом случае непреложным остается то, что его разговор с Феликсом состоялся не позже 20 ноября. Юсупов сообщает о том, что протелефонировал Пуришкевичу, возвратясь домой после встречи с Маклаковым. Пуришкевич, со своей стороны, указывает точную дату первого юсуповского звонка: 20 ноября 1916 года.