Распутин наш

— Сейчас моя главная задача, — полностью успокоившись, вещал Распутин, пробуя мёд на тягучесть, — предупредить развитие осложнений после ранений. А они обязательно возникнут, если просто наложить повязку и отправить раненого в госпиталь, прекрасно зная, что квалифицированная медицинская помощь будет ему оказана в лучшем случае через сутки. За это время в ране, особенно при повреждении сосудов, произойдут необратимые изменения. Раненый останется инвалидом или погибнет. А тут, буквально на поле боя, есть прекрасная возможность не допустить этого. В самой операции ничего революционного нет. Положительный эффект достигается достаточно широким рассечением входного и выходного отверстий, удалением содержимого раневого канала и нежизнеспособных тканей, хорошим гемостазом, полноценным дренированием раны. С учетом особенностей огнестрельной раны, а именно — наличия зоны вторичного некроза, первичный шов после хирургической обработки раны не накладывают. В результате операции образуется одна, либо несколько больших зияющих ран, которые должны быть заполнены бактерицидными материалами, обладающими дренажной функцией. Наиболее простым способом заполнения раны является введение в нее марлевых салфеток в виде «фитилей», смоченных антисептическими растворами, или использование водорастворимых мазей.

— Для этого я вам и потребовался, — понимающе кивнул аптекарь, — какие конкретно медикаменты нужны в первую очередь?

— Кроме стандартного набора оперирующего хирурга, обезболивающих, жаропонижающих, антигистаминных, я бы не отказался от сульфаниламида — он синтезирован в 1908 году в Германии, как краситель ткани. Годом позже открыта его повышенная активность против стрептококков. При смешивании с мёдом сульфаниламид удваивает свою эффективность… Таким образом, объединив народную медицину с фармацевтикой, получим любопытный синергетический эффект…

— Простите, Георгий Ефимович, — перебил Распутина Булгаков, — но вы говорите так, словно уже работали с этим препаратом, о котором я представления не имею, проводили клинические испытания или даже назначали лечение…

— Уважаемый Михаил Афанасьевич, — Распутин еще раз церемонно поклонился, — когда я не могу удовлетворить ваше любопытство, разрешите мне отвечать краткой дипломатической фразой «без комментариев».

— Извольте, но этим Вы меня интригуете всё больше.

— Никаких интриг, коллега. Только щепетильное отношение к собственному обещанию не разбрасываться чужими секретами. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Глядя на ваш мундир капитана кайзеровской гвардии, вполне.

— Тогда предлагаю оставить господина химика наедине с химией, а вас приглашаю на перевязку.

Приглашение реализовать не удалось. Примчался дозорный казак на взмыленной лошади и принёс терзающее ухо сообщение — «Германцы».

— Где? Какими силами? — встрепенувшись, спросил Распутин, переводя организм в боевое состояние.

— Идут со стороны Либавы. Два эскадрона — точно. Может ещё есть — не видели. С одной стороны — болото, с другой — глухой, заснеженный бор. Одна у них дорожка — мимо нас и повернуть вдоль берега…

— Как скоро будут здесь?

— Идут сторожко, не спеша. Полчаса, может…

— Тогда вот что, станичники, слушай боевой приказ. Подобраться, пошуметь, пострелять, заставить остановиться, но в бой не ввязываться. Наскочили-отбежали. Нам требуется хоть немного времени. Сдюжите?

— Не впервой, ваше благородие.

— Вот и славно, а мы пока тут подготовимся. Кто был у моряков? Быстро на берег по старым следам! Сообщить по команде — предполагаю выдвижение 12-го уланского полка из резерва 8-й армии на помощь расквартированным в Калнциемсе штабам. Сюда — телефонную связь с канонеркой, гранаты-взрывчатка и подкрепление, какое есть! Выполнять!

— Ну а Вас, коллега, — Распутин подмигнул Булгакову, — приглашаю заняться благородным делом — перевязкой деревьев, — и тряхнул сумкой с индивидуальными перевязочными пакетами.

Через четверть часа полковой военврач третьей сибирской дивизии, сгибаясь под тяжестью мешков с ручными гранатами, полз по сугробам вслед за странным доктором в немецком мундире и русском полушубке, слушая его безобидные прибаутки, под которые он украшал придорожные деревья гирляндами ребристых «аргументов». «Вот ведь какие выдумщики служат в отряде особой важности», — удивлялся Булгаков нехитрой придумке, приматывал, закреплял, протягивая через дорогу тонкую бечёвку, присыпал снегом, притаптывал. Слушал и запоминал инструктаж для остающегося в лесу секрета[43], дабы привести в боевое состояние все эти «гроздья гнева». Лесную засаду доктор не стал закапывать в снег, а загнал на деревья — под сень разлапистых ёлок, приказав привязаться к стволу и не выдавать себя до особой команды, и сразу же продемонстрировал её, пронзительно, по-разбойничьи свистнув. Булгаков ничего не спрашивал, не уточнял, хотя непонятного было много. Время словно спрессовалось в плотный снежный ком и катилось с горки, увлекая за собой все новые пласты событий, пугая неотвратимостью и полной тишиной, так знакомой фронтовикам затишьем перед бурей.