Распутин наш

Лейтенант поднял веки и встретился взглядом с сумасшедшими глазами гауптмана, трезвого, как стёклышко.

«Удивительно, откуда он узнал моё имя и почему какому-то Гитлеру пришёл капут, — подумал про себя лейтенант, — дежурного вроде зовут Франц».

— Что морщишься? Головка бо-бо? — продолжал гауптман, заботливо проверяя ремни, стягивающие запястья Ноймана. — Ничего! Любишь воевать — люби и в репу получать!

Фриц осознал, что лежит связанным на топчане в комнате отдыха, а рядом с ним валяется аккуратно упакованная дежурная смена — двое рядовых, унтер-офицер и бедняга Франц с кляпом во рту.

— Фриц, у меня очень мало времени! — проникновенно произнес гауптман таким ледяным тоном, что могла замёрзнуть вода в стакане. — Мне нужно, чтобы ты позвонил на заставу и сообщил, что они переходят под командование официрштельфертретера Грибеля. Это единственный шанс сохранить жизнь твоим солдатам. Грибель всё равно прибудет с минуты на минуту. Но если ты будешь ерепениться, он просто вырежет всех, как овец. Твои солдаты остались без командира, они, как и ты, не ожидают, что русские придут с тыла, не так ли?

— Вы — русский? — беспомощно спросил Нойман. Перед ним во всей полноте и неприглядности раскрылся ужас происходящего.

— А что, не похож? — глаза-угли гауптмана засмеялись, — не хватает медведя и балалайки? Давай, Фриц, решай быстро и правильно. Готов взять на себя грех гибели полусотни немецких солдат[34] или дашь им шанс заменить лютую смерть пленом? Да или нет?

— Но я не могу, не имею права, — Нойман произносил эти слова, понимая, как глупо и нелепо они звучат.

— Да или нет?! — угрожающе набычился гауптман, сверля лейтенанта недобрым взглядом.

В голове Ноймана произошел сход снежной лавины. Он обязан был послать этого ряженого ко всем чертям, плюнуть ему в лицо, отвернуться и захохотать, если не получается вцепиться зубами в горло. Он должен ненавидеть его за этот бесчестный маскарад, за обман, недостойный офицера, но, разглядев сполохи пламени в глазах врага, вдруг понял, что ненавидит и хочет растерзать не его, а тех, кто послал его ландверный полк в эти гнилые болота. Он вспомнил недописанное письмо, оставленное в окопе, рыжего усатого неунывающего фельдфебеля, своего денщика Микаэля, у которого в Гамбурге осталось четверо детей. Перед его внутренним взором за несколько секунд прошел весь взвод, печатая шаг. Они готовы отдать жизнь за кайзера, но втайне надеются, что он, Фриц Нойман, как командир, найдёт способ спасти их или хотя бы уменьшить неизбежные потери. А ещё лейтенант вспомнил надменных штабных павлинов, здоровающихся через губу и смотрящих сквозь него, словно он, солдат, воюющий третий год, — пустое место. Фриц понял, что до боли в селезёнке хочет досадить этой камарилье, заставить исказиться гримасой их самодовольные лица и почувствовать хотя бы десятую долю страха, испытываемого сейчас им…

— Ну? — рявкнул гауптман, взяв лейтенанта за грудки и чувствительно встряхнув так, что клацнули зубы.

— Да! — выкрикнул ему в лицо Фриц, пряча глаза, чтобы этот ряженый не прочел в них неожиданную надежду и не подумал, что Нойман сошёл с ума.

Гауптман, ни слова не говоря, схватил его за шиворот и поволок к аппаратам полевой связи.

— Где тот, что идёт на заставу? Этот? Быстро!

Нойман отдал необходимые распоряжения и превратился в зрителя, наблюдая, как четко гауптман приводит в чувство Франца и управляется с ним.

— Часовому — срочно вызвать командира батальона по причине прибывшей проверки из штаба армии! Шнель!

Дежурный, явно находясь в состоянии аффекта, послушно сел за стол, спрятав связанные руки под столешницу, вызвал стоящего у входа солдата, пробубнил приказ и пинком был отправлен в комнату отдыха, даже не делая попытки сопротивляться. Все действия гауптмана были настолько стремительны, а вид — непререкаем, что Нойман чувствовал себя мышонком перед удавом каждый раз, когда на нем останавливался этот пронзительный взгляд. Полевой телефон застрекотал, как сорока, и Фриц впервые услышал русскую речь гауптмана.

— Да, поручик! Всё в порядке? Заняли? Раненые-убитые? Ну и хорошо, что нет. Вот так и дальше следует воевать! Пленных — в тыл. Немцев, конечно… Из своих сформировать колонну и выдвигаться к Калнциемсу. Костры через каждые пять сотен шагов. Встретится патруль — говорите, что используете пленных на заготовке дров. Огонь нужен, чтобы вестовые не терялись в пурге и могли согреться по дороге. Второй эскадрон и артиллеристов — ко мне! Выполнять!

Командир батальона, влетевший в блиндаж ошпаренным котом, ошарашенный известием о неожиданной ревизии, незамедлительно попал в объятия гауптмана. Не в силах осознать мгновенного изменение собственного статуса, он долго дёргал связанными руками и что-то жалобно мычал сквозь кляп. А ещё через пять минут блиндаж наполнился новыми людьми, русскими голосами, и лейтенант внезапно с облегчением понял, что для него война закончилась.

* * *