Распутин

- Не одним жидам достается, брат, теперь... - заметил Васютка. - Вон я весь Дон прошел: погляди-ка, как красные казаков разделали... Никого не милуют...

- Семь бед - один ответ... - задумчиво сплюнул в руку Бондаренко.

Васютка искоса посмотрел на приятеля: и этот о каком-то ответе думает!

- А самогону у тебя нету? - вдруг сурово спросил он.

- Нету... - с остервенением расчесывая ноги, отвечал Бондаренко. - Вот в город войдем - найдем... К девкам сходим. Они теперь до нас ласковые: только у вас - смеются - и деньги теперь... А скажи шесть лет назад, - медленно, точно разглядывая каждое слово, продолжал он, - что такое будет на Расее, ни в жисть не поверил бы! А как жили раньше-то, а?

И, подумав, Васютка медленно, точно самому себе отвечая, проговорил:

- Никому я им, чертям, служить больше не буду... Если уж служить, так пущай царя настоящего ставят... Довольно дурака валять!

- А что ж? - спокойно, точно на самую обыкновенную мысль отвечал Бондаренко. - Самое разлюбезное дело... Эх, как раньше-то жили!

- Батько, батько идет! - Махно! - Батько! - вдруг загалдела шумная толпа. - Стройся, ребята! - Чего там стройся - у нас ничего такого нету... У нас всяк сам по себе...

К примолкшей толпе оборванных, одичавших людей подлетела от моста щегольская коляска, и кучер в малиновой рубахе и бархатной безрукавке лихо осадил вороных рысаков. Ура-а-а!.. - загремело поле, и шапки черным роем полетели вверх. В коляске во весь рост встал человек в хорошей чистой поддевке и высокой, серого барашка шапке, с черной бородкой и, как угли, горящими, маленькими, пронзительными глазками. Заметно было по тому, как он встал, что он сильно хромает.

- Здорово, ребятушки! - привычно развязно крикнул он высоким тенором. - С победой!

И опять голодные, оборванные, истомленные люди, все во власти им самим непонятной силы, долго, надрывно, с выпученными глазами кричали ура...

- Моя речь к вам будет коротка, ребята... - крикнул Махно уверенно. - Довольно, наговорились! Теперя действовать надо... А действовать - значит бить врагов народных. Врагов у народа много: в первую голову жиды, потом офицеры, попы долгогривые, большевики московские да ентелегенция ета самая, чистоплюи-белоручки... Вот и выметай всех их под метелочку, начисто, чтобы на развод не оставалось, а то они, как клопы, плодущие... И опять же от меня ничего не ждите, ребятушки: ни казны, ни обозов, ничего етаго у меня нету и не будет, а кому что надо, тот то и бери, где что нашел, без всякого стеснения... А телеграфы ети, железные дороги, водокачки, фонари и всякую такую подобную штуку бей вдребезги - все ето врагам нашим надо, а нам с вами не надо. Сто лет тому назад ничего етого не было, а жили же люди, да, говорят, почище еще нашего... Так-то вот, ребятушки... А теперь берись все за винтовки - и в город, к буржуям в гости... И помни: выметай все под метелку, чтобы на племя не оставлять...

Коротким пальцем он ткнул кучера в спину, и сразу окутавшись облаком пыли, коляска понеслась к мосту, а за ней, тоже в душной пыли, возбужденно галдя, потянулись эти толпы обовшивевших, обожженных степным ветром и злобой, оборванных людей с лихорадочно блестящими, совершенно сумасшедшими глазами. На той стороне реки поджидали степное войско это его тачанки, телеги, запряженные то убогими клячами, то уже запаленными и измученными рысаками из разграбленных имений. И на всех тачанках виднелась одна и та же выведенная охрой, неуклюжая и циничная надпись, девиз этой неуловимой степной армии: «... догонишь]»