Распни Его

В тылу притаились окопавшиеся шкурники, трусы, слизняки, матерые стервятники, спекулянты и прожигатели жизни. Лучшие гибли на фронте, худшие в тылу, как паршивые овцы, заражали паскудствами других. Они больше всего вопили о тягостях войны, кричали о наших неудачах, о непорядках, о никчемности правительства. Вся художественная литература этих лет была заражена революцией. О революции мечтали, она была желанной любовницей.

Я не знал, что любовь — зараза,
Я не знал, что любовь — чума,
Подошла — и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.

С. А. Есенин

Уезжая в Ставку, страдающий, скорбный Государь сказал швейцарцу Жильяру — воспитателю сына:

«Вы не можете представить, как тяготит меня пребывание в тылу. Здесь, в Петербурге, как будто все, до воздуха включительно, отравлено и загрязнено. Эта атмосфера ослабляет энергию и расшатывает характер. Здесь слухи самые пессимистические, новости самые нелепые, самые невероятные принимаются на веру и охотно распространяются. Здесь только занимаются интригами и заговорами; живут лишь интересами эгоистическими»…

Было что-то отдаленно схожее, подобное с теми словами, которые сказал тоскующий и любящий Христос, взирая с Елеонских высот на Иерусалим, освещенный закатом:

«Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели… Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты»…

Россия не оценила царских забот, не полюбила его душевную мягкость и кротость, не поняла его и не пошла за ним. Государь страдал невыносимо. Душа его была ранена смертельно. Нередко он просыпался среди ночи с холодным потом на лбу, после кошмара, лежал с открытыми глазами, и чудился ему ужас, и слышался ему воющий, страшный крик: «Распни Его!»…

Бунт и крушение монархии

* * *

В любой столице мира, в любом большом городе, какой бы ни существовал в государстве режим, есть кварталы, населенные беднотой. Дома здесь невзрачные, темные, запущенные, заплеванные; улицы сдавленные, тесные, унылые, без деревца и зелени; дворы грязные, с отвратительной вонью нечистот и помоев. Отовсюду глядит безотрадная глухая тоска, давящая, серая, бетонная, как проклятие.

Пройдите по рабочим кварталам, по ярмаркам, вдоль балаганов и увеселительных мест, где толчется народ, — и вы увидите среди прочих лиц — лица мужские и женские, на которые природа не бросила света и не оделила их своими дарами. На них как будто легла печать вырождения и дегенератизма, или они еще не вышли из пещерного периода первобытного человечества. Вы увидите людей бесцветных, тусклых и тщедушных, с тупым, тяжелым, иногда животно-звериным выражением, лишенных красоты и гармонии. Они находятся на самой низкой ступени культурного развития. Они представляют примитив, который на языке более развитых классов носит название плебса, или по-русски — чернь. Их духовные потребности минимальные, или они вовсе отсутствуют.

Эта отсталая часть человечества (по выражению некоторых: отбросы, мусор, люди, обиженные природой) существует на земле в таком жалком виде в силу многих бытовых и социальных причин. Главнейшими из них являются: бедность, жизнь в худых жилищных условиях и усиленное деторождение при отсутствии возможностей к выращиванию здоровых, сильных людей. Народная мудрость определила это положение красноречивыми словами: «У богатого телята, у бедного ребята». Изменить условия жизни, в которых бьется человечество, может только духовно-нравственное и религиозное перевоспитание народа.

Можно и должно жалеть человека, ибо все мы равны перед Господом. Нужно и должно желать каждому человеку добра и блага, потому что каждый имеет право на милосердие. Смерть уравнивает всех. Судьба одна: и лежащего в пышном мавзолее, и положенного в бедную могилу в сырой земле.

…Средь груды тлеющих костей
Кто царь, кто раб, судья иль воин?
Кто Царства Божия достоин
И кто отверженный злодей?

А. К. Толстой