Расплавленный рубеж

– Не гуди, старый, легче от того не сделается.

– Из зависти, не иначе. Поперек горла мы им со своим коммунизмом, вот и хотят извести нас, – жаловался пожилой мужчина.

– Кончай ныть под руку! С работы сбиваешь.

– Чего ты, Николай? Крайнего нашел, что ль? Тебя собьешь. Ты и так лопату земли кинешь – и смолишь по пять минут.

– А ты мои перекуры не считай. Надо мной и так счетоводов хватает: и взводный, и ротный, и комбат.

– Комиссара забыл, – вставил чей-то угрюмый голос.

– Вот-вот, комиссар. Дирижеров над нами невпроворотно, еще ты на голову сесть удумал.

– Фу-ух… дирижеров над нами только двое: Сталин и Гитлер-крысеныш, – подключился четвертый участник.

– Один над нами дирижер, – философски молвил пожилой солдат, с бормотания которого и разгорелся спор.

Когда окружающие оторвались от рытья и посмотрели на него, солдат ткнул большим пальцем в небо, будто в протекавшей бочке дыру заткнул:

– Он для того нас и завел, что скучно Ему, а так хоть кино про войну посмотрит.

Кто-то молча переваривал услышанную мысль, кто-то даже глянул в поднебесье, словно ожидал увидеть там плакат с надписью: «Да, старик прав, только для этого я вас и породил». Потом сосед пожилого солдата с презрением плюнул на землю:

– Вот не разберу я тебя, старый. Вроде и сознательный ты, даже орден трудовой имеешь, а как ляпнешь иной раз… Ну к чему ты «его» сейчас помянул?!

Пожилой боец, махнув рукой, продолжил молча копать.

Студенты-филологи, растревоженные услышанным стихом, тихо переговаривались на своем конце траншеи:

– Если б у тебя возможность была одно чудо сотворить, ты бы чего заказал? Подожди! Варианты «победы» и «мира» не считаются – банально, мы все сейчас этого ждем.

Напарник задумался. Было видно, что желание его созрело задолго до этого вопроса, но оно сокровенное. Он помолчал, наконец решился:

– Булгакова воскресить. Усадил бы его за стол и велел: «Заканчивай «Белую гвардию», бездельник. Я хочу увидеть трилогию».

– Близко, но не то! Хотя я в тебе не ошибся, – торжествовал его товарищ по мечтам. – А я бы хотел найти неизданную рукопись Гоголя, что-нибудь украинское, в духе «Вия» или «Бульбы». На худой конец, продолжение «Диканьских вечеров». Я бы не понес их тут же куда следует, я бы первым их изучил, до самой до последней запятой, написал бы с десяток научных работ и только потом показал миру.

К студентам незаметно подобрался чтец Володя:

– А я бы мечтал беспрепятственно путешествовать во времени и возвращаться в наши дни. Уговорил бы Булгакова и Гоголя дописать то, о чем вы тут напридумали. Имел бы счастье увидеть Толстого и Пушкина, нашел бы способ, как с ними познакомиться. Потом вернулся бы и составил лучшие биографические сборники.

– Ну, коллега, ты нас всех уделал, – протянул руку первый студент.

– Володька, так ты тоже филолог? – спросил второй, ухватив свободную левую ладонь своими черными от земли руками.

– Да нет, я просто литературой увлекаюсь… люблю ее.

– А стих-то твой все-таки?

Было заметно, как Володя ведет внутреннюю борьбу: ему хотелось взобраться на невидимый пьедестал, хотя бы перед этими двумя, единственными ценителями из всей его роты, но природная честность не давала солгать.

– Не совсем, – выдавил он неуверенный компромисс вместо правды.

Поблизости загудели моторы полуторок, солдаты отвлеклись, Володя облегченно выдохнул. Мимо катила зенитная батарея. В пропыленных кузовах под брезентовыми чехлами угадывались очертания пулеметов, торчали головы в касках, скромные косички прыгали на тщедушных плечах. Новобранцы провожали их взглядами, кое-кто сальными, но в основном сострадающими. Грузовики отъехали настолько, что рев моторов не мешал различить человеческую речь. Рожок обратился к сержанту, который был кадровым, имел медаль за Зимнюю войну и неколебимый авторитет:

– Сержант, рассказал бы про Финскую.

– Верно, расскажи, сержант.

– За что медаль получил?

– Поделись опытом, в бой скоро, авось что нужное подскажешь, – посыпались со всех сторон просьбы.

Они знали: сержант не из болтливых, пару раз уже просили его, он каждый раз отмалчивался или говорил: «То была другая война, с этой не сравнимая». Сегодня что-то изменилось. Сержант воткнул пехотную лопатку в бруствер, полез за кисетом, без угрозы напомнил:

– Работу не прекращать, и так услышите. Про медаль хотите знать?.. В феврале, перед самым перемирием, как раз Линию прорвали, наш батальон далеко вперед ушел, к ним вглубь. Почти от своих мы оторвались, финны нас отрезать могли даже. Наш взвод пулеметный в воронку от пятисотки усадили – правый фланг прикрывать. Три пулемета, пятнадцать человек. Мы по радиусу «максимки» выставили, круговую оборону заняли. К двум часам окопались, а в три ночи финны полезли. Командира сразу ранило…

– Шухер, сержант, старлей какой-то идет!