Расплата за жизнь

— Петьку я знал давно. Вы это знаете. Сами убедили меня не трогать его и не мстить за прошлое, пережитое в зоне. Я и сам себя переломал. Поверил, что злоба — это не то, чем следует засорять память и душу, к тому же жил в лесопитомнике, далеко от города, и не виделся с Петькой. Не искал с ним встречи. Начал забывать его… Но это я, — вздохнул Михаил. И, глянув в окно, понурил голову и продолжил: — Вот как–то вечером сидели мы с мужиками на делянке, привезли саженцы голубой ели, и помогли леснику определить их на участке. Рассадили. Хотели в питомник вертаться да увидали, как по просеке машина идет. Ну, мужики заторопились, подальше от глаз начальства. А я замешкался. Остался вдвух с лесником. Машина к нам впритык приперлась. Из нее этакий брюхатый боров вывалил. И к леснику напрямки. Мол, вот, Трофимыч, привез я к тебе гостей из–за границы. Организуй для них охоту, чтобы довольные остались. Кабана или лося помоги завалить. В накладе не останешься! Лесник напомнил, что сезон охоты еще не подоспел. И он не может позволить отстрел зверья. Вот тогда и вылез из машины Петька. Уж и не знаю, откуда вывернулся. Но попер буром: «Ты что, дед, срамишь нас перед заграницей. Иль не слышал, что твои убытки будут оплачены? Не кочевряжься, старый хрен! Не мешай порядочным людям гостей принимать по этикету!» Тут я не утерпел. Подошел к Петьке. И как понес его по кочкам, от него только перья посыпались во все стороны! Все ему высказал, что накипело. За Трофимыча. Жаль мне его было. Он ведь в том лесе народился. Всякую зверюшку в лицо знал. Всех ее родственников. Ему лес заместо дома. Никого в свете не осталось еще с войны. А тут какая–то гнида права качать вздумала. Отымать кровное. То, чем тот жил и дышал, кого выпестовал. Я сам себе удивился. Видать, в моей душе тоже родная лесу кровинка завелась. Облаял знатно и пузана, и Петьку, велел им выметаться. Лес — не цирк и не бухарник! Сюда шелапугам объявляться ни к чему. Схватил первый же сук — и к Петьке. Тот в машину сиганул. Уже из ней, когда отъезжали, пригрозил, что этот день мне до смерти запомнится. И что вы думаете? Через три дня Ольга меня сыскала в питомнике. Вся мокрая от слез. И ревет, мол, дочку нашу изнасиловали. У самого дома поймала орава. Юбку на голову ей задрали и огуливали в очередь. Девчонке четырнадцати не было. Из дома не выходила никуда. Здесь же к соседской девчонке пошла, чтобы уроки вместе подготовить. Задачу не осилила. Вот и решила… Пришла домой и в петлю сунулась от срама. Хорошо, Ольга в ту минуту пришла. Вытащила ее. Дочка и рассказала. Я домой пришел, стали искать насильников. В милицию сунулся. А мне в ответ: «Ты умел в свое время насиловать чужих, вот и твою натянули. Все по правде! Чего обижаешься? Что посеял, то собрал…» Да я за свое кровью рассчитался. Жизни был не рад. Ну пусть бы меня убили, при чем здесь дочь? Она — ребенок! За меня не в ответе! Да кто про это станет слушать. Лишь скалятся. Искать прохвостов никто не думал. А дочке нигде прохода не стало. В школе дразнят. Парни и мужики серед улицы лапать лезут. Ну, одного, второго отмудохал, они лишь злее стали. Чуть дочка из ворот, свистят, улюлюкают вслед. Грозят с задратой юбкой через город протащить. Так–то сколько мог терпел. Да и забрал к себе в питомник заместо хозяйки, чтобы готовила и стирала нам. Про школу ей позабыть пришлось.

— А почему в прокуратуру не обратились?

— Какая разница? Они с милицией одним миром мазаны. Только вывески разные.

— Неправда! — возмутился Вадим.

— Чего? Я брешу? Ну, слушай дальше, — закурил Михаил и продолжил: — Я тогда и подумать не мог, кто все это мне устроил. Поверил, что насильники объявились сами по себе. Про Петькину угрозу вовсе запамятовал. В беде о нем забыл. Ну и живем тут тихо, лесом дочку лечу. Чтоб забыла, не держала на людей зла. Но в городе, хоть изредка, появляться мне приходилось. За харчами, за сменной одежи. И вот как–то жду, что магазин с перерыва откроется, вдруг слышу, как меня по имени зовут. Оглянулся. Из машины Петька смотрит. И говорит мне: «Ну что? Подумал, облезлый козел? Огуляли твою телку?» Меня затрясло. Враз доперло, кто устроил. Кинулся к машине, чтобы измолотить. А он поехал и пропел:

«То ли еще будет, ой–ей–ей!» Я и вовсе покоя лишился. Воспретил своим по сумеркам из дома выходить, открывать дверь, выскакивать на дорогу, не поглядев по сторонам. Недели три каждый день домой наведывался, сердце болело. Но все было тихо. Меня никто не задевал, не навещал. Они и успокоились. Перестали остерегаться. И мой сын возвращался с работы, как всегда, вечером. Уже дорогу перед домом почти перешел. Ни одной машины не было. Откуда эта взялась? Как с неба упала. Сбила сразу. Мой мальчонка перелетел канаву и в забор всем телом. Весь в крови. Два месяца в больнице пролежал. Два раза делали ему операцию. Три ребра сломаны и нога. Слава Богу, жив остался чудом. В этот раз я подумал на Петра. Но и жена, и сын сказали, что сбила белая «Волга», а у Петьки — черная, заграничная. Я снова поверил в случайность.