Расплата за жизнь

Худощавый, выше среднего роста, Иннокентий был молчаливым, не имел друзей. Он много читал. Любил красивые вещи, картины, легкую музыку. Он не любил шумных сборищ и никогда никто из соседей не видел Кешку пьяным. Он всегда был аккуратно одет, тщательно выбрит, не терпел крепких выражений, не пил самогон, в отличие от Димки, который был готов хоть мочу лакать, было бы в ней градусов побольше, дури и без того хватало. Кешка не общался с соседями. Даже со своими домашними говорил мало и по необходимости.

Он хотел поступить в финансово–экономический институт. Но подвело здоровье, простыл накануне экзаменов и пошел в армию. Оттуда его комиссовали и Кешка через полгода был дома. Устроился на полиграфкомбинат по совету матери. Но и там друзьями не обзавелся. Замкнутый, он смотрел на окружающих, словно изучал каждого под внутренним микроскопом, храня взаперти всю душу

Кешка не доверял никому, даже своему брату, хотя, взрослея, стал пользоваться его услугами.

Понравилась Кешке девушка. Но за нею ухаживал парень. Иннокентий указал на него брату, спросив:

— Исколошматить можешь?

— Как два пальца обоссать! А что отмочил он тебе? — спросил тот удивленно.

Пришлось сознаться. И тогда Димка потребовал:

— Гони магарыч!

На следующий день путь к девушке был расчищен. Ее прежнему кавалеру не только намяли бока, но и пригрозили, что, если подойдет к ней, поплатится еще хуже. Тот и не решился.

Вскоре после этого случая на старшего Быкова налетели двое ребят средь бела дня. Не дал им Кешка закурить. Они его немного помяли. Димка разыскал их через час. Обоих отметелил. А дома с брата за услугу червонец взял.

Чем старше, тем сложнее становились их отношения. И Димка за ходатайство перед тестем об устройстве брата в милицию сорвал с брата немалые деньги. Они давно жили врозь. У каждого своя семья, дети, отдельные квартиры. Но именно после возвращения Димки с Севера братья стали неразлучными, какими не были даже в детстве. Они не могли друг без друга прожить и одного дня.

Они везде и всюду были вместе. Хитрый, коварный Кешка и тупой, драчливый Димка с луженой глоткой, первый бабник города. Что их объединяло? Конечно, не родственные чувства. Это понимали все, знавшие Быковых хоть немного. Теща и тесть Кешки внезапно возненавидели зятя. Они постоянно убеждали дочь оставить болезненного дохляка–мужа, какой ни разу не помог им ни в доме, ни в огороде.

— Его только вместо пугала в огороде использовать. Больше ни на что не годен. Он лопату берет за штык, а черенком копать норовит! Разве это мужик? От него одни убытки. Ни забор починить, ни гвоздя вбить не может. Только детей стругает. Так на это ума не надо! — орала теща дородная крепкая баба, прожившая всю свою жизнь в частном доме при огороде и хозяйстве.

С самого утра намотавшись по дому, она выходила к бабам, сидевшим на скамейках, и, подбоченясь, горланила на всю улицу, понося зятя на чем свет стоит:

— Нахлебник! Дармоед! Гнида подштанная! Работать не хочет! А как жрать, так за ушами трещит. А работать — не дозовешься. Налопается, что боров, и на диване отлеживается. А мне говорит: «После обеда вредно работать. Надо, чтобы еда переварилась в желудке. Иначе заворот кишок может случиться. А здоровье беречь нужно. Оно одно на всю жизнь дано. Это вам, как старухе, знать надо». Ну я послушала и тоже легла. До самой ночи. Думаю, нехай тот хряк сам себе жрать приготовит, подаст, погладит и за собой постирает. Так он, ишак шелудивый, к матери смотался вечером. А дочка и внуки на нашей шее остались. Пришлось вставать и чертоломить снова! Но уже всей оравой! Этот пес аж через три дня объявился. И враз за стол. Я ему — ни шиша. Легла и все тут. Отдыхаю после обеда, как он советовал. Он покрутился у пустого стола, как муха возле сухого говна, и опять к матери настропалился. Мне того и надо. Решила дочку от него отнять, чтобы отвыкла. Внучат к деду приучать стала, чтоб не пошли в отца. Ну, прошла неделя, вторая кончается. Нету Кешки. Дочка ночами в подушку ревет. Обидно ей. Что цветущие годы свела на идиота. Я ей воспретила звонить, ходит» к свекрухе, мириться с обалдуем. Пообещала сама внучат растить. Дочке велела наряжаться, за собой следить, поступить на работу или учебу. Она и послушалась. Устроилась на почте. Оператором. Почту сортирует. Заодно засела за учебники. Уже месяц так вот прошел. Ни женой, ни вдовой моя девочка мается. На детей гад ни копейки не дал. И только я собралась сходить к свахе про алименты поговорить, глядь, мильтон на порог взошел. Испугалась я до смерти. Навроде ничего плохого не утворила, а зачем в дом мент пришел? Открываю двери, глядь, а это Кешка стоит и лыбится: «Ну что, теща, напустила в штаны со страху? — спрашивает меня. А я уже опомнилась и говорю ему: «Рядись хоть в генерала! Для меня ты как был говном, так и остался».

— Ой, Евдокия, не груби с ним нынче. Он хоть и говно, но уже при власти. Всякую пакость утворить может. Не узнаешь, с какой стороны подсунет. Остерегайся его нынче. На добрые отношения они не гожи. А вот на зло — гораздые! — предупредила Дусю соседка.