Расплата. Отбор для предателя

Последние его слова я уже словно не слышу, а лишь чувствую их вибрацию, проходящую через его руку, сжимающую мою шею. Я почти не понимаю его слов, и всё, о чем думаю, — как мне вырваться. Мои руки сжимают его огромную ручищу, пытаются разжать пальцы, но они словно сделаны из камня.

И когда я уже почти принимаю тот факт, что это последнее мгновение моей жизни, его хватка вдруг ослабевает, и он отпускает меня.

— Запомни эту минуту. И цени жизнь, которую подарил тебе зверь, — говорит король. А я сгибаюсь и кашляю. Всё моё тело содрогается, словно через него проходят разряды молнии. Крепкая рука короля удерживает меня, чтобы моё ослабевшее тело не соскользнуло с кресла на пол.

— Всё хорошо, малышка, всё хорошо, — говорит он и гладит меня по волосам. Зрение постепенно возвращается ко мне, и теперь я могу видеть узоры на плитах пола, тускло подсвеченные огнем свечей, редкими лучами солнца, пробивающимися через окна, и всполохами пламени от горящих каминов.

Чудовище. Проклятое чудовище. Нужно бежать отсюда, бежать со всех ног, пока он не передумал. Я пытаюсь встать, но он давит мне на плечо и поворачивает к себе. На его лице играет удовлетворенная улыбка, которая тут же сменяется твердой злобой, от которой по спине пробегают ледяные мурашки. В глазах короля полыхает огонь, и я могу поклясться, что сейчас не вижу человека, а вижу лишь дракона, безжалостного, лишенного сострадания и даже намека на любовь.

— А теперь ешь, — говорит он жестоким голосом. — Я хочу видеть, как ты ешь.

Я дергаюсь, но он крепко держит меня и вкладывает мне в руку вилку.

— Попробуй мясо, оно чудо как хорошо. Бери, я сказал!

От его голоса я вздрагиваю и беру в руки нож и вилку. Дрожащими руками я режу мясо.

— Вот, а теперь ешь.

Я пережевываю маленький кусок и заставляю себя проглотить его, чувствуя ужасную боль в горле. По щекам катятся слёзы, и я вздрагиваю всем телом, чувствуя, что ещё немного, и я сломаюсь, превратившись в безвольное рыдающее существо. Ведь именно этого добивается король. Этого он ждет, этого хочет.

— Умница, — говорит он. — Не дрожи, ничего страшного не случилось. Ты умница, держишься хорошо. Ты через многое прошла, и кто знает, через что тебе ещё придется пройти. Ведь ты выбрала жизнь с драконом. А драконы жестоки…

Взять нож и попытаться проткнуть им его? Нет, это не имеет смысла. Никакое холодное оружие не способно навредить дракону. Это только сильнее разозлит его.

— Скажи, о чем ты подумала перед тем, как умереть? — спрашивает король и отпивает большой глоток вина, после чего передаёт бокал мне. — Ответь мне, но сперва выпей.

Я пью вино, и мои зубы бьются о металл золотого кубка. Однако я замечаю, что от терпкого вина боль тут же притупляется.

— Ну?

— О моих дочках, — едва не срывается с моих губ, но я останавливаю себя в последний момент.

— Разве не об Иваре Стормсе? — спрашивает король с усмешкой.

— Конечно, — говорю я, — о нём и обо всех, кого огорчит моя смерть.

— Снова врёшь, Адриана. Почти всё, что ты говоришь — сплошная ложь. Но это ничего. Такой маленькой хрупкой девочке нужно уметь врать, чтобы выжить, не так ли?

— Я люблю Ивара и хочу сделать его счастливым, — говорю я, словно заученный стих.

От этого король начинает хохотать и едва не захлебывается вином.

— Любишь? Правда? Да ты хоть знаешь, что он такое?

— Он любит свою дочь, он смотрит на меня с любовью, и любая была бы счастлива оказаться на моём месте.

Король снова смеётся и несколько раз бьёт рукой по столу.

— Любит свою дочь. Это особенно смешно. Нет, я клянусь… Клянусь тебе, ты меня по-настоящему развеселила. Дракон не любит никого, кроме себя самого. Все, кто его окружают, — это либо его собственность, либо добыча, либо враги. Чем дольше живёт дракон, тем меньше человеческого в нём остаётся. Твой Ивар пожил уже достаточно, чтобы делать ужасные вещи… Любит дочь… Подумать только… Надо же было тебе придумать такую шутку.

С удивлением для себя я отмечаю, что слова короля ранят меня. Несмотря на всё, что сделал Ивар, я хочу защитить его, доказать королю, что Ивар не зверь, что он сохранил в себе человека. Но спустя мгновение я ловлю себя на том, что если бы это было так, я бы не оказалась сейчас здесь, в иллюзорном облике, наедине с этим безумным драконом.

— То-то же, я начинаю видеть в твоих глазах искорки понимания, девочка, — удовлетворенно говорит Маркус II. — Он никогда не будет любить ни тебя, ни детей, которых ты ему родишь, он будет только делать вид, чтобы сохранять лицо. Мне вот лицо сохранять не нужно, поэтому я могу делать всё, что хочу. Я могу делать то, чего другие себе не позволяют, боясь порицания или наказания. Но знаешь что?

Он снова приближает своё лицо к моему, и я чувствую жар его дыхания на своей щеке.

— Сдерживаться — это последнее настоящее мучительное наслаждение, что у меня осталось. Какая сила в том, кто не творит зла, потому что не может? Что за честь в зайце, который не совершает насилия? Гораздо больше славы в том, кто может и хочет творить зло, но не творит его, потому что такова его воля. Смог бы Ивар пройти такое испытание?