Расплата. Отбор для предателя

Открываю дверь и тут же плач ребенка становится невыносимо громким, разносясь по гулким пустым коридорам этого этажа.

Кормилица качает дитя на руках и что-то мычит, похоже, она даже не заметила как я вошел. Плотно прикрываю за собой дверь и делаю несколько шагов вперед, приглядываясь к безутешно плачущему младенцу.

Осматриваюсь и отмечаю, что эта комната в замке куда лучше той дыры, в которой раньше обитала кормилица.

Увидев меня она испуганно распахивает глаза и нервно сглатывает. Глупая деревенская баба смотрит на своего господина и в ее взгляде лишь коровья покорность судьбе. О чем она думает?

О чем думает домашний скот, чье молоко мы употребляем в пищу? О чем думает трава, которую косят, чтобы скормить корове?

Никто уже никогда не узнает, даже если какие-то мысли и посещали эту голову, теперь ее рот лишен языка.

Едва увидев меня, младенец мгновенно замолкает и устремляет взгляд своих небесно голубых глаз в мою сторону. Девочка вытягивает крохотную ручку и тянется ко мне. От этого жеста, такого простого и естественного, что-то внутри меня переворачивается.

Кормилица вопросительно смотрит на меня и чуть приподнимает младенца, словно предлагая мне взять девочку на руки.

— Нет, — качаю я головой, — я не буду трогать это…

Однако, вопреки своим словам, я подхожу еще ближе и протягиваю руку, чтобы ребенок мог дотронуться до меня. От ее прикосновения сердце сжимается.

Ведь у нее даже нет имени. Безымянное дитя, которое никогда не узнает, что я ее отец, дитя, которое никогда не узнает, кем была ее мать. Так же, как никогда не узнает, что у нее есть сестра Лили.

Мог ли я поступить иначе? Мог бы сказать, что ребенок выжил? Наверное стоило сделать так…

Ее глаза, они так похожи на глаза ее покойной матери, что мне становится тяжело смотреть в эту чистейшую синеву. Я страшусь видеть в них Элис и вижу то, чего страшусь.

Но еще страшнее мне видеть в них себя. Я участвовал в двух кровавых военных кампаниях, где под моими знаменами умирали тысячи, я сам смотрел в глаза смерти сражаясь с вражескими драконами, чувствуя как их черные когти раздирают мою плоть, как их огонь пытается расплавить мою чешую . Да, я был на грани смерти не раз, но никогда мне не было так страшно, как теперь.

Мог ли я поступить иначе? Мог ли усмирить свою ярость, остановить все это, не отправлять Элис в монастырь, где ее сгубили сумасшедшие фанатики? Как бы повернулась моя жизнь, если бы я успел вернуть ее вовремя?

От злости стискиваю зубы. Никогда в жизни еще сомнения не посещали мою душу. Что же изменилось теперь?

К черту, уже не время думать об этом. Сомнения уничтожат меня, сделают меня рабом прошлого, сожрут мои внутренности без остатка, оставив лишь высохший остов дракона.

Все решения, которые я принимал, я принимал как дракон, а значит все они были верные. Дракон может совершить только одну ошибку - идти против собственной воли. Так учил меня отец, и я знаю, что эта истина единственная основа, на которой держится все в этом мире.

Но сколько бы я ни уговаривал себя, я все же знаю правду. И именно от этой правды я убегаю каждый день, пытаясь найти успокоение в обезболивающем зелье.

Чем дальше я бегу, тем ближе я к правде. Чем больше я злюсь, тем страшнее мне кажется мое собственное настоящее, которое теперь, когда рядом нет Элис, лишено всякого света и смысла.

— Я погубил твою мать, безымянное дитя, — говорю я, обращаясь к малышке. — И я никогда не найду ей достойную замену. А ты будешь служить вечным укором для меня. Твои ясные глаза еще не знают зла. Ты тянешься ко мне, чувствуя родство, но если бы ты знала, что я сделал собственными руками, ты бы рыдала еще громче.

И вдруг, ребенок, словно в ответ на мои слова, хватает меня за палец своей крошечной ручонкой. Я вижу улыбку на ее лице и на мгновение забываю обо всем, чувствуя в этот момент, словно на меня пролился исцеляющий свет.

— Проклятье, — говорю я и торопливо высвобождаю палец из хватки младенца. Кормилица смотрит на меня и тоже расплывается в улыбке. Не боится, не ненавидит, не осуждает.

Да черт бы ее побрал. Я лишил ее языка и запер в этой комнате, оставив наедине с чужим ребенком. Где ее собственное дитя она даже не знает. И она смотрит на меня без злобы, без ненависти, улыбается, как дура… Улыбка ясная, добрая, полная любви.. Любви к этому, чужому для нее младенцу, к которому она теперь привязана.

Резко разворачиваюсь и в два шага покидаю комнату. запирая ее на тяжелый замок.

Незачем мне ходить сюда. Незачем бередить раны, которые, похоже, еще не зажили. И к чему мне вообще смотреть на нее? Она никто, всего лишь младенец.

Дракон внутри меня выпускает облако черного дыма и издает недовольный рык. Похоже, он иного мнения относительно того, кто для меня этот младенец.

— Тебя я не спрашивал, — рявкаю я и выхожу к длинной галерее, ведущей в мое крыло замка.

С тех пор, как Ридли поселился здесь и развел суету с отбором, народу здесь стало как будто в десять раз больше. Теперь я не узнаю лица слуг, постоянно прибывают новые. Все суетятся, снуют туда сюда, обгоняя друг друга и едва не сбивая с ног.