Расплата

Лишь захлопнув за собой дверь, он сделал глубокий вдох, внезапно осознав, что эти несколько мгновений совсем не дышал. Долго еще после того, как автобус уехал в сторону Сены, Билл стоял, повернувшись спиной к улице, стараясь унять сердцебиение. Наконец дыхание восстановилось, он достал из кармана кредитную карточку и сунул ее в аппарат. Набирая номер, Билл почувствовал какое-то странное беспокойство. Жиль был его старым другом и деловым партнером, вот уже двенадцать лет они близко знали друг друга. Они виделись всего лишь два дня назад — на приеме в Музее современного искусства, пили, шутили… Билл вдруг с ужасом осознал, как события последних нескольких часов изменили все вокруг, такой глубокой чертой отделив его прежнюю жизнь от сегодняшней, что он просто не знал, как ему разговаривать с другом.

— Жиль? Это я.

Жиль никогда не был ранней пташкой, естественной средой его обитания были вечеринки. Короткое замешательство могло означать, что он еще не совсем проснулся или же в его квартире была женщина, с которой он этой ночью кутил в ресторане.

— А, Билл! — Голос звучал неестественно громко, словно на линии были помехи. — Ты, э-э… который сейчас час? — Он вздохнул, очевидно посмотрев на часы. — Рановато звонишь. Э-э… как дела?

Билл нахмурился. Когда Жиль приезжал в Нью-Йорк, они каждый день болтали по телефону не менее получаса, и Билл отлично знал каждую интонацию его голоса. Сейчас он звучал как-то странно, стесненно.

— У меня большая неприятность.

— В самом деле? — Жиль засмеялся — глупым, ненатуральным фальцетом. — Какая же? Нет, не говори. Держу пари, из-за женщины. Разве я тебя не предупреждал?..

Ошеломленный Билл прикрыл рукой микрофон. Совсем низко над землей пронесся вертолет, разметая пыль и мусор по тротуару.

— Жиль, у меня серьезная неприятность. С полицией. Неужели ты не слышал?

— Ха. — Фальшивый, натянутый смех. — Ну, нет… я… Ты что-то там натворил?

Билл помрачнел. Жиль был одним из хитроумнейших людей, которых он знал.

— Жиль, что с тобой? Ты ведешь себя как подонок. Разумеется, я ничего не сделал плохого. Но они считают, что я виновен. Скоро все выяснится, а пока мне нужно где-то спрятаться на несколько часов.

— О да, понимаю, — хихикнул Жиль. — Э-э, Билл, послушай, ты хочешь прийти ко мне? Ну вот и прекрасно. — Голос его звучал напряженно и многозначительно. — У меня есть лишняя кровать.

Никто из них не спешил прервать затянувшееся молчание. Первым заговорил Билл, губы его еле шевелились.

— Спасибо, Жиль. Но, знаешь, я передумал. Поищу какую-нибудь другую крышу. Пока.

— Билл! Не вешай трубку. Где ты сейчас находишься? Я могу подъехать и забрать тебя.

— Спасибо, я пройдусь пешком. — Он хотел было повесить трубку, но потом снова поднес ее к уху. — Ты уж прости меня, Жиль.

— За что?

— За то, что обозвал тебя подонком. Я знаю, что ты не такой.

Билл повернулся, опершись ладонью о стекло, оглядел улицу и вышел из будки. Жиль жил в своей мастерской, спал на антресолях, среди в беспорядке сваленных мольбертов, красок и неоконченных полотен. И у него никогда не было лишней кровати.

Возвращаясь назад, к Кельтум, он остановился, чтобы купить утренние газеты, и, когда отходил от киоска, увидел, как луч восходящего солнца пробился сквозь лилово-серое облако и огромный небоскреб на Монпарнасе на какое-то мгновение засиял, словно золотой замок. У Билла перехватило дыхание. Он представил себе, как Ахмед, кувыркаясь, падал из одного из этих ослепительно сверкавших окон. Ужасная картина сменилась воспоминаниями из их удивительно долгой и верной дружбы.

Такое случается иногда с людьми со счастливым прошлым. Дружба, завязавшаяся в юности, длится всю жизнь и выдерживает все невзгоды. И в те далекие годы, когда Билл жил в Париже, и потом, когда Ахмед приезжал к нему в Нью-Йорк, они, лишенные природой братьев, были близки, как братья. Они все делали вместе: учились, играли в теннис, отдыхали на взморье, гуляли с девушками. Билл улыбнулся, вспомнив, каким успехом пользовался Ахмед у американских девушек.

Никому и в голову тогда не могла прийти мысль, что Ахмед станет гомосексуалистом. Его застенчивость, прекрасные манеры, готовность выслушать, а не просто поболтать очаровывали женщин, и они влюблялись в него. Его наклонности начали проявляться только после возвращения в Париж и знакомства с элитой. Но в глазах Билла он всегда оставался верным, забавным и мудрым другом.

Только один человек, казалось, стеснялся своего греха — сам Ахмед. Даже когда он только начал предаваться этой страсти в обществе манерно-изысканных снобов, ему не давало покоя чувство вины. Он осознавал, что позорит свою семью, лишает отца счастья обрести долгожданных внуков, порочит честное имя Кельтум. Чтобы как-то компенсировать это, он осыпал сестру дорогими подарками, но она отказывалась от них, и это повергало Ахмеда в отчаяние.