Расколотый мир

Только несколько людей на базе знают настоящее имя Молли, и тем более используют его. Он молчит, а потом кивает, сжимая мое плечо.

— Я буду отслеживать его. Отдохни немного, малышка. Ты выглядишь смертельно бледной.

Я стараюсь сделать то, что предложил Молли, когда возвращаюсь в свою койку. Даже после душа, смыв оставшуюся кровь и грязь с кожи и надев сухую, теплую одежду, я все еще чувствую себя покрытой грязью. Я приучена спать в разных условиях, но, несмотря на мое истощение, отчаянную потребность закрыть глаза, вопреки памяти об этой ночи, я понимаю, что пялюсь в потолок.

Может быть, это потому, что когда я закрываю глаза, я вижу, как ребенок из лагеря мятежников лежит там, одна сторона его головы поражена, кожа и волосы вокруг этой области выжжены таким образом, что только военный пистолет мог бы сделать это. Ребенок, которого я убила, не повредив собственную шкуру.

Я переворачиваюсь, отчаянно ища некого облегчения от непрекращающегося клубка мыслей. Если бы у меня был кто-то, кому я могла бы позвонить, даже чтобы иметь самый глупо-вообразимый разговор, я бы это сделала. Тауэрс хоть и является приверженцем использования спутников-ретрансляторов для наблюдения за видео трансляциями, но у нас есть хорошие, четкие линии для получения сообщений для Эйвона. Но мы не предназначены для того, чтобы иметь друзей — нам не дают для этого шанса. Два года назад я бы позвонила своим приятелям-новобранцам, но теперь мы рассредоточены по всей галактике. У меня никого нет. Алекси был самым близким. Все, с кем я служила, растворились. Они либо мертвы, либо дислоцированы так далеко, насколько возможно.

Иногда мне кажется, что они специально изолируют нас. Это заставляет меня задуматься, какой была бы моя жизнь, если бы я осталась в том приюте, если бы я никогда не пошла в армию. Или если бы мне удалось отбросить свою потребность в мести. Мой старый капитан всегда говорил мне, что я должна найти что-то, за что нужно бороться, а не просто причину драться. Если бы я послушала его, были бы у меня друзья, которые оставались бы ими даже после следующей переброски?

Я не уверена, почему я вспомнила своего старого капитана, но теперь я желаю, чтобы он был здесь. У него был способ сделать, казалось бы, невозможное возможным. Например, подняться на гору или пройти через равнину так, чтобы было не так тяжело.

Я внезапно сажусь, когда идея с силой пронзает меня. Капитан. Мы с Флинном искали способ разобраться в причастности ко всему «Компании Лару». По той причине, что на месте исчезнувшего объекта был обнаружен их идентификационный чип. Как я могла быть такой тупой? Мой старый капитан не был на Эйвоне больше года, и есть риск… но даже если мозги промыты славой и богатством, я не могу поверить, что он отказался бы помочь мне, если бы я попросила.

Я спихиваю одеяло и переползаю в кресло. Сметая беспорядок в сторону, я прижимаю ладонь к верхней части дисплея. Он услужливо выдвигается из-под стола, автоматически настраиваясь на мой рост. После него поднимается клавиатура из полости под дисплеем. В нем нет никаких глазных сканеров — строго низко технологичное оборудование, ничего, что принесло бы большую пользу мятежникам, если бы они заполучили его.

Я начинаю со строк кода, мне нужно попасть на экран вызова. Просто потому, что дисплей низко технологичный, не означает, что невозможно много с ним сделать, если знать как. И человек, которому я собираюсь позвонить, это тот, кто убедился, что я усвоила уроки, которые другие не стали.

Я запускаю простую проверку на наличие отслеживающих устройств, и как только становлюсь уверена, что работаю незарегистрированной в сети, я приступаю. Я ввожу сетевой адрес, добавляя в другую строку код, чем гарантирую себе, что мой запрос будет маршрутизироваться через безопасный прокси-сервер, скрывая точку происхождения моего вызова. Я добавляю теги конфиденциальности, посылая уведомление об одобренном личном звонке, чтобы снять себя с регистра базы — это не идеально, но если кто-то действительно не начнет копать, то не будет никаких следов, что я вообще звонила.

Но палец колеблется над кнопкой ENTER. Отвлечение с настройкой безопасной линии может длиться достаточно долго. Что, если он изменился, и он уже не тот человек, с которым я служила? Что, если кто-то следит за моей компьютерной активностью, несмотря на все мои усилия замести следы? Что если…

Я закрываю глаза. Я могу перечислить тысячу причин, не звонить. И только одна причина, по которой я должна: я доверяю ему. Палец ударяет вниз, и я откидываюсь назад, закрыв глаза, ожидая звонка, который должен пройти через спутник ретрансляции надо мной и соединиться через гиперпространственную сеть.

После нескончаемой тишины, динамики издают крошечный треск, и свет проливается на мои закрытые веки.

— Что? — раздается угрюмый, раздраженный и сонный голос.

Я открываю глаза, и вот он здесь. С его стороны темно, как сейчас в моей комнате, но я понимаю, что он подсвечен свечением экрана компьютера. Мрак заставляет его казаться бледным и призрачным.