Расколотый мир

Я должна попытаться поспать или поесть, чтобы перестать трястись, но я едва помню, в каком направлении находится моя койка. Я обнаруживаю, что прослеживаю путь, которым шел Флинн, когда похитил меня, и оказываюсь в переулке рядом с «Молли». Он полон граффити: наполовину закрашенными, наполовину свежими. Одно написано наполовину на испанском, наполовину на ирландском — я могу распознать только слово trodaire. Ярко-красную краску распыляли настолько густо, что перед высыханием она текла, создавая длинные, тощие речушки, и мои глаза зафиксировались на них.

Я не могу избежать картинок, выжженных в моем разуме, крови, обугленной плоти и багряного камня… я, дрожа, отрываю взгляд от красного граффити. Он спас тебя не для того, чтобы ты развалилась.

Прежде чем я успеваю собрать силы воедино, чтобы продолжить движение, задняя дверь бара открывается и из него, спотыкаясь, вываливаются три солдата. Молли закрывает за ними.

— Валите домой, — говорит он. Хотя его голос тверд, он не злится. Итак понятно, что три новобранца выпили больше, чем должны были, но все они в порядке. Никто из них не из моего взвода.

Молли замечает меня, стоящую в тени и выпрямляется.

— Ли? — Он щелкает светом над дверью, заливая переулок ярким освещением. Смутно я слышу, как солдаты зовут меня, произнося слова, которые я не могу обработать. Я делаю шаг назад, голова кружится, когда сердце начинает стучать так сильно, что я едва могу дышать. Я протягиваю руку в тот момент, когда понимаю, что нет ничего поблизости, за что можно схватиться, и я собираюсь упасть.

Сильная рука хватает меня за плечо, поддерживая и не давая рухнуть. Я моргаю, и передо мной возникает взволнованное лицо Молли.

— Думаю, детка, у меня есть этот особый заказ там, в закромах, — грохочет он своим нежным, гудящим голосом. Голоса трио теперь удаляются в сторону казарм.

— Отлично, — слабо отвечаю я, когда он начинает вести меня к двери.

Как только Молли загоняет меня в тускло освещенную, пыльную кладовую, он ведет меня к старому ящику и сажает сверху, чтобы мои дрожащие ноги могли расслабиться. Когда я, наконец, поднимаю голову, он ждет, смотря на меня с тревогой и опасением.

Даже Молли не может смотреть, как капитан Чейз почти готова упасть в обморок, не задаваясь вопросом, скоро ли наступит конец света.

— Ты выглядишь ужасно, — говорит он тихим голосом. — Что-то случилось в патруле?

Я смотрю вниз и с удивлением замечаю, что моя одежда вся в грязи и до сих пор мокрая в некоторых местах. Некоторые пятна другие. Красновато-коричневые. Я открываю рот, но вместо ответа выходит полу истеричный всхлип.

— Плесну-ка я тебе чего-нибудь, — произносит он раздраженно и поворачивается к двери.

Я хватаю его за руку.

— Мне не нужна выпивка прямо сейчас. Молли… мне нужна твоя помощь.

Он проводит рукой по выбритому черепу, и создается впечатление, что татуировки, извивающиеся вокруг его пальцев, смещаются при слабом свете подсобки. Не в первый раз мне жаль, что я не могу прочитать иероглифы, вытатуированные вверху и внизу на его руках. Хоть я и помню несколько фраз на мандаринском, и мама в детстве заставляла меня рисовать иероглифы — они давно выскочили из головы. Молли однажды сказал мне, что на одной руке он нанес отрывки из «Искусства войны и принца», а на другой цитаты мудрецов со всех уголков древней Земли, таких как Конфуций, Доктор Кинг и Ганди. «Война и мир», — объяснил он, когда я сказала ему, что он сумасшедший. Свет и тьма. Инь и Ян.

Мятежник и солдат.

Молли старался найти себя в своем культурном прошлом и использовал каждый стереотип, который он обнаруживал в древних фильмах и книгах. Наверное, поэтому я ему сразу понравилась — я одна из немногих на базе, кто даже может произнести его настоящее имя. Он стал сиротой из-за Терры-отстоя еще ребенком — родители отправили его в новый мир, умирая в тяжелых условиях, и в конечном итоге он был усыновлен семьей на Вавилоне. Я понятия не имею, как он оказался здесь, в колонии, где в основном доминируют ирландцы. У него нет связи с нашим общим китайским наследием, кроме крови, но это не перестает его очаровывать. Тогда как я не смогла уйти далеко от учения моей матери.

Но это было до ее смерти, и я потеряла эту связь навсегда.

Молли все еще колеблется, как будто подозревает, что выпивка решит мои проблемы, несмотря на протесты.

— Что происходит? — спрашивает он, наконец.

— Мне нужно, чтобы ты отследил сообщение. — Какая-то часть меня знает, что это бессмысленно, что не будет никакого сообщения, которое Флинн Кормак мог бы отправить мне сейчас, но остальная часть меня отказывается разрывать эту последнюю нить между нами. — Это важно. Я не знаю, кто принесет его или когда, но ты должен принести его мне… и не говори никому.

Брови Молли поползли вверх, беспокойство во взгляде усугубилось.

— Детка, во что ты ввязалась?

Я глубоко вздыхаю, теперь чувствуя дрожь после паники, которая приветствовала меня, когда я впервые вошла в бар.

— Я не могу сказать тебе, Баоцзя.