Расходный материал 2

Новость эта огорошила Машу, как ушат холодной воды. По агентурным данным мамочек с детской площадки еще вчера он был здоров как конь, а вот сегодня утром, скоропостижно, как говорили раньше в подобных случаях о членах политбюро, скончался. Машино знакомство с Катиным супругом Степаном ограничивалось взаимными приветствиями при встрече. Был он самым обычным: среднего роста, крепкий, круглолицый, невзрачный. В общем, встретишь и сразу забудешь. Ровным счетом ничего: ни плохого, ни хорошего, она о покойном сказать не могла.

Об обстоятельствах смерти было известно следующее. Утром Катя повела мальчишек в детский сад, а вернувшись, намеревалась разбудить мужа. Разбудить, однако, не получилось. Степан, пару дней маявшийся от простуды, отчего и ушел спать на диван отдельно от супруги, просыпаться не желал. Когда Катя потрясла Степана за плечо, он послушно поворотился, его голова скатилась с подушки и повисла у самого пола. Следом за головой сползли рука и плечо. По открытому рту и закатившимся глазам Катя поняла: что-то не так. Она повела себя непродуктивно: принялась трясти супруга, кричать и плакать. И только потом вызвала скорую помощь.

Откуда стали известны такие подробности перевозбужденным соседкам Маша ума приложить не могла. Ей их пересказали доброхоты, сбиравшие, как водится в таких случаях, соседскую дань на погребение. Возможно эти слухи стоило разделить надвое, а может и вовсе не принимать во внимание.

Тем неожиданней было встретить Катю вечером того же дня. Она возвращалась из детского сада, забрав весело пихающихся мальчишек и купив по дороге продуктов. Глаза у Кати были красные, вид растерянный, а реакция заторможенной. Она поставила пакеты с покупками на лавочку и терпеливо ждала, пока мальчишки набегаются вволю.

Человек, у которого умер родственник, подчас оказывается в некой социальной изоляции. Не считая кликуш, для которых чужое горе – практически профессия, повод внести разнообразие в свою жизнь и оказаться сопричастными хоть к какому-то событию. Нормальные люди смерти боятся, теряются и стараются держаться от нее подальше. Правила хорошего тона предписывают зайти к родственникам усопшего, выразить соболезнования, может даже предложить помощь. Но какими словами можно утешить в таком горе? Какими поступками сгладить произошедшее? Любой, хоть раз выражавший соболезнования, знает – таких нет. И каждый из них испытывал мучительную беспомощность, тщетность и свою ненужность. Поэтому и чувствуют люди себя рядом со смертью так неуютно, зная, что никого сия чаша не минует.

На Машу всегда в таких случаях (не то чтобы их было много, но случалось) нападал ступор. Любые слова, которые полагалось говорить в этой ситуации, казались глупыми, плоскими, бессмысленными. Выдавив из себя, тем не менее, все, что положено, Маша взяла девушку за руку: «Катя, ты как?»

«Не знаю,» – пожала плечами та. – «Я не поняла еще. Не дошло до меня пока. Врач сказал это нормально, так бывает. Потом прорвет.»

«А-а-а. Понятно. Тебе нужна помощь с похоронами? Может с мальчишками посидеть?»

«Да нет. Они в садике. Я им сказала, что папа в командировку уехал. Как думаешь, могут они его совсем забыть, ведь маленькие совсем еще?»

Маша посмотрела на мальчишек, устроивших веселую беготню на солнечном пятачке, единственном оставшемся на сегодняшний день от наколдованной весенней оттепели.

«Не думаю Кать, совсем то не забудут. Ты не бери их на похороны, незачем им отца в гробу видеть. Пусть запомнят его живым. Когда они, кстати?»

«Не знаю,» – равнодушно бросила Катя. – «Вскрытие будет. Потом скажут, когда отдадут … тело.»

«Вскрытие? А что с ним случилось? Болел? Несчастный случай?» – осмелев, начала расспрашивать Маша, хоть и зарекалась этого не делать.

«Степка пару дней уже маялся, простыл где-то. Но так, ничего серьезного. Просто простуда. От этого ведь не умирают. Обкололи меня с утра. До сих пор голова как чумная. Давился он кашлем, вроде как хотел откашляться, а не получалось. Словно разучился вмиг как это делать. Таблетки пил. Простые, на которых «от кашля» написано. Они хоть дешевые, но хорошие. Всегда помогали. Я их и мальчишкам даю. А тут не сработали почему-то.»

***

Расхожую фразу о «тяжести содеянного» Маша всегда воспринимала как абстрактную, твердо уверенная, что никакая тяжесть преступникам на плечи не давит, к земле не пригибает и жить не мешает. Все это лишь красивые слова. А моральный аспект убийц и душегубов не волнует. Оказалось, все намного хуже. Пресловутая «тяжесть содеянного» не только давила на плечи, она буквально выбивала почву из-под ног и лишала покоя. В голове у Маши пульсировала только одна мысль: «Я – убийца.»