Расчудесный Хуливуд

Из песка намели нечто вроде низкого постамента и на него положили лицом вверх обнаженную женщину, соорудив таким образом жертвенный алтарь. Женщина находилась в алкогольном или в наркотическом опьянении. Шайнер заметил, какое выражение было на лицах у устроителя вечеринки, у высокого темнокожего мужчины, которого все называли Боливия, и у жрицы с алебастрово-белым телом по имени Ева.

Так страшно ему не было ни разу в жизни.

Вот он и бросился прочь, а в ушах у него все еще звучали протяжные заклинания.

После этого они с Хобби долгое время не общались, и когда всю округу взволновала история трех убитых женщин, над трупами которых надругались, Шайнер так и не сказал никому ни слова. Лучше было помалкивать, делая вид, будто ты все забыл или все тебе только приснилось.

А сейчас он услышал знакомые заклинания, доносящиеся из соседнего дома и, выглянув в окно, увидел свет живого пламени в гостиной у Хобби. Он наглухо затворил двери и окна, избавив себя и от шума океана, и от грозы, и от заклинаний Евы, если не считать тех моментов, когда она брала самую высокую ноту.

Ева Шойрен прекрасно разбиралась в гипнотической власти заклинаний и воззваний к дьяволу. Разбиралась она и в том, как воздействует алкоголь на мозг, а наркотик – на поведение человека. Она изучила и собрала приличный запас наркотических средств, применяемых гаитянскими колдунами для зомбирования людей; согласно легенде, зомби представляли собой ожившие трупы, тогда как на самом деле это были самые обыкновенные люди, у которых похитили разум и волю.

Она прекрасно разбиралась во всем этом, и не скрывала своих познаний, и сплошь и рядом грозила применением своего могущества, но в глубине души столь же чудовищно боялась сил, с которыми заигрывала, как любой из неопытных адептов, попадающийся в руки ей самой.

Преподобный Джим Джонс заставил тысячу человек покончить жизнь самоубийством, подчинившись его приказу. Адепты Чарльза Мэнсона убивали любого, на кого их вождь показывал пальцем. С несколько менее драматическими последствиями телепроповедники бесчисленных тоталитарных сект, проливая крокодиловы слезы на всех частотах, продолжают опустошать карманы доверчивых американцев, даже после того, как их публично изобличают во всех мыслимых и немыслимых грехах. А был случай, когда популярный диск-жокей попросил слушателей прислать ему по двадцатке, не посулив им взамен ровно ничего, и заработал на этом более четверти миллиона долларов.

Фокусы-покусы самой Евы однажды, пятнадцать лет назад, привели к ритуальному убийству. Боливия и Хобби, обезумев, вырвались из-под контроля, и она тогда даже составила им компанию, тогда как Янгер в пьяном оцепенении валялся на песке где-то в дюнах.

А сейчас ей предстояло блеснуть собственным мастерством, доказав прежде всего себе самой, что она сможет подчинить своей воле, вывернуть наизнанку, соблазнить и заставить покончить с собой невежественного горца, устранив тем самым раз и навсегда какую бы то ни было опасность для Хобби огласки событий пятнадцатилетней давности.

Украсть у него разум. Превратить его в зомби. Послать его куда-нибудь далеко на пляж, над которым неистовствует гроза, – послать затем, чтобы он принес свою жертву. Послать его с ножом. И заставить его перерезать себе горло. Пусть этот ублюдок покончит с собой и докажет тем самым Хобби, что Ева Шойрен по-прежнему обладает могуществом и что она никогда не отпустит и не освободит продюсера окончательно, никогда не согласится на то, чтобы ее прогнали и обрекли на старение в унылом одиночестве.

– Заклинаю тебя, Дух! Снизойди к нам! Снизойди к нам в ближайшую минуту! – Ева воздела ввысь руки, запрокинула голову, серебряно-черная, с ме-талическим отливом, тога распахнулась, открыв ее обнаженное тело. Ставшее внезапно желанным. Не слабым и снулым, а исполненным жизненной силы. -Властью великого Адоная, властью Элоима, Ариэля, Иохавама, Аглы, Матона, Париоса, Альмузи-на, Ариоса, Мемброта, Таглы, Оария…

Янгер, развалившись на диване, следил за происходящим с невозмутимостью невежественного горца, на его смуглом лице поблескивали столь нравящиеся женщинам глаза, мягкие тонкие волосы ниспадали на лоб. Потом он подался вперед, а вот уже и вскочил на ноги.