Рантье (СИ)

- Вот, и я о том же! Мой шеф в Сургут на неделю отбыл, вот я и подумал, а не взять ли мне с собой Петра и Даниила, да и нагрянуть в твою шикарную берлогу, бильярдик погонять, пульку расписать, водочки попить?

- Хм, я как-то не готов, - после некоторой паузы, отозвался Буряков.

- Да, ладно, экспромт, это лучшее в мужской жизни!

- Нет! - твёрдо сказал Буряков. За короткое мгновение перед его внутренним взором мелькнуло их мартовское "мероприятие", после которого он три дня в себя приходил. - Как-нибудь в другой раз, Саша.

- Ты не заболел? - удивлёно-участливо спросил Гучкин.

- Не знаю, возможно, это можно назвать болезнью.

- Да ты что? - озаботился Гучкин. - А по подробнее старому другу?

- Саша, пока не знаю, что и сказать, женщина тут появилась, хороша, как Афродита... - Буряков смущённо поперхнулся. - Короче, мне пока не до преферанса.

- Ну, ты блин даёшь! - восхитился Гучкин. - И что, прям серьёзно всё?

- Для меня, да, а как сложится, не знаю.

- Так, срочно перешли мне на почту все данные на свою пассию.

- Чего ради? - удивился Буряков.

- Как это, чего ради?! А если жениться надумаешь! Я тебе друг или не друг?

- Друг, конечно.

- Разве я допущу, чтобы ты вслепую женился? Вот пробью по всем базам, тогда и благословлю.

- Вот ты о чём? - Буряков задумчиво почесал нос. - Это не помешает, сейчас отправлю.

- Фотка есть?

- Одна есть, не очень качественная....

- Ничего, засылай, всё сгодится.

Буряков, не откладывая дело в долгий ящик, поднялся в кабинет и написал письмо Гучкину. Только теперь, составив текст, он понял воочию, как мало знает о предмете своих вожделений, поэтому приписал в конце: "Саша, ответ жду в пятницу!". Потом он спустился в подвал к своим "железкам".

Через час, когда Буряков уже наматывал круги в бассейне, вновь прозвенел звонок. Буряков не глядя на определитель, поднёс телефон к мокрому уху.

- Да! - недовольно отозвался он.

- Дедушка, здравствуй! - колокольчиком радости раздался в ухе голосочек пятилетней внучки Светочки. Буряков невольно заулыбался: она была единственной кровиночкой, искренне ему радующаяся.

- Здравствуй, золотце моё! - Лев Михайлович от нахлынувшей нежности чуть не растворился в бассейне.

- Дедушка, я по тебе скучаю!

- Я тоже, Светик! Как ты поживаешь?

- Хорошо, - нежно ответила внучка. - Я теперь лес рисую!

- Здорово! А ещё что рисуешь?

- Свинку, лошадку.

Светочка с трёхлетнего возраста пристрастилась к рисованию и теперь не по возрасту хорошо рисовала акварельными красками. Буряков показывал её рисунки знакомой профессиональной художнице, та долго восхищалась "невероятным чувством цвета" и предсказала "большое будущее этому талантливому ребёнку". Правда, от обучения отказалась, толком не объяснив почему, хотя Буряков знал, что в деньгах она нуждается. Позже, одна из их общих знакомых коротко и ёмко объяснила его недоумение: "Дашка детей терпеть не может!". Как говориться, что Бог не делает всё к лучшему, теперь ребёнок ходит в детскую школу живописи и очень доволен.

- Дедушка, ты где?

- Здесь, здесь, Светик мой! - спохватился Буряков.

- Дедушка, у меня столько новых картин! Я хочу, чтобы ты все посмотрел!

- Конечно же! Я скоро к тебе приеду и посмотрю. Хорошо?

- Хорошо.

Голос внучки неожиданно исчез из трубки.

- Папа!

- Здесь я.

- Светланка убежала.

- Я так и понял.

Мария - мама любимой внучки, несмотря на свои 24, была не по годам разумной и расчётливой. Она всегда чётко знала, что ей нужно, но никогда не ставила перед собой несбыточных целей. Зато, если уж Мария чего задумала, то добивалась этого всеми доступными средствами. Она и мужа себе выбрала подстать: Виктор, худосочный и молчаливый мелкий клерк в небольшой торговой компании своего отца, никогда с ней не спорил и всегда слушался. Когда они собирались играть свадьбу, Лев Михайлович спросил дочь, любит ли она своего избранника? Та на него посмотрела недоумённым взглядом:

- Какая любовь, папа?! Мы же в двадцать первом веке живём! С Виктором мне удобно, понятно?

Буряков часто вспоминал, как опешил тогда от этих слов, как внезапно увидел свою дочь другими глазами: красивая яркая блондинка, которой он всегда про себя гордился, оказалась банальной и хитроумной эгоисткой.

- Мария, - возмутился он тогда, - это же лицемерие! Нельзя на этом строить свою жизнь!

- Да? - холодно усмехнулась дочь, - а вы с мамой, на чём свою строили, на любви? И как?

С тех пор Буряков от Марии отстранился и, хотя она единственная из дочерей изредка позванивала и приглашала в гости, он предпочитал встречаться "на стороне".

- Папа! - голос Марии вернул его из воспоминаний. - Как поживаешь?

- У меня всё хорошо, дочь.

- Как здоровье?

- Пока не жалуюсь.

- Не скучаешь?

- Нет, - усмехнулся Буряков, - мне теперь некогда скучать.

- Почему же именно теперь?

- А ты у мамы спроси.

- Пап, да ладно тебе! - примирительно сказала Мария. - Не заводись, подумаешь, про завещание тебе напомнили.

- Так ты в курсе?

- Конечно! У нас женский семейный совет был.