Рана

Мне казалось, что прощаться с ней – значит отказаться от себя, потерять часть себя. Я тяну и сейчас, вместо этого разъяснения я могла бы писать главу о том, как ехала четырнадцать часов в ночном автобусе по ослепительно-синей сибирской трассе под пугающе большим небом и слушала по очереди Монеточку и «Аукцыон». Не потому, что у меня не было других песен; мне казалось, что тоска и ностальгия этой музыки смогут помочь мне прочувствовать что-то очень важное. Но я не пишу эту главу, хотя ежедневно прокручиваю ее в голове и вспоминаю это движение леса мимо окон и мелькающие столбы в ночных полях. Отраженный от снега свет фар и прожекторов иногда попадал в спящий автобус. В автобусе было темно, и несколько человек храпели в голос, а по телевизору в носовой части крутили одну и ту же дешевую мелодраму о жухлой любви в дачном подмосковном домике. Рядом спала моя тетка. Мы с ней говорили, пока совсем не стемнело. Потом она откинула голову на спинку и заснула в своем светло-сиреневом дорожном пуховике, а я сидела, уставившись на дорогу, по которой все детство ездила из Иркутска в Усть-Илимск и обратно, осенью, зимой, весной и летом. Я знала эту дорогу, знала, что от Братска до Усть-Илимска ехать четыре часа, знала, что после Братска начнется раздвоенная бетонка. В середине пути будет поселок Тулун, в котором можно будет зайти в уличный туалет и в слабом кафе с пластиковой одноразовой посудой и розовыми занавесками с бабочками купить еду. Я знала эту дорогу, это была долгая дорога в тайге под большим черным небом, усыпанным белыми крапинками звезд. Она была затянута по бокам белыми сугробами, а деревья вдоль нее были в тонкой паутинке инея. Поземка, мелкая снежная пыль танцевала в свете желтых фар на сером асфальте. Я знала эту дорогу. Она была как мертвое тело и тихий серый прах в стальной урне, стоявшей все это время у меня в ногах. Все вокруг было мертвое и меня не знало, и это было большим разочарованием. Это безразличие мира меня удивляло, но больше всего было страшно от того, что я сама ничего не чувствую.

Несколькими днями позже сестра Катя посадила меня в свою машину и увезла в Старый город. Усть-Илимск раздвоен рекой, строительство города начинали с левого берега, поэтому его называют Старым городом. Здесь до сих пор сохранились деревянные двухэтажные дома с тремя подъездами. Они обшарпанные, красные и зеленые, как памятники, раньше их было больше, но они быстро строились и быстро погибали от мороза, ветра и жары. Дальше строили хрущевки и многоэтажные общежития. Некоторые многоэтажки по инерции называют болгарками, потому что в них жили болгары, которые строили город и ГЭС. Недалеко от Братского шоссе в Южном переулке стоит хрущевка, в которой я росла. Мне до сих пор непонятна логика, по которой названо это место. Переулок назван переулком, потому что соединяет две большие улицы, но здесь стоят всего четыре пятиэтажки, не скрепленные между собой, как кости в домино, параллельно друг другу. Я часто рассматривала это место в Google Maps и чувствовала душную тоску. Через Google нельзя пройти во двор, но можно постоять у торца и посмотреть вглубь двора на мертвую зеленую фотографию. Странно все-таки, что Южка – так называют это место – классифицировалась как переулок. Южка ничего не соединяет, дома стоят между большим пустырем, под которым заброшенное бомбоубежище, и пустой горой, на которой стоят детский сад, школа и больница. Переулок Южный ничего не соединяет, он скорее разъединяет ландшафтный изгиб. Он рвет то место, в котором низина переходит в сопку.

Сестра привезла меня на машине во двор моего дома. Все вокруг было серое, и на улице не было людей, только какая-то тощая собака бегала по двору и искала объедки. Мы долго сидели в машине и рассматривали этот пустой типовой дом. В третьем подъезде на втором этаже я жила семнадцать лет своей жизни. Это было тяжелое душное место. Но сейчас квартира принадлежала другим людям. Мама продала ее несколько лет назад и купила другую, в Волжском. Но я помню пятизначный номер телефона 7-27-83, мне он казался таким понятным, лаконичным и справедливым. Ведь если перевернуть порядок двух последних цифр, можно получить номер квартиры, в которой я живу. А еще 38 – это номер нашего региона. Стройный космос моего детства и отрочества встраивался в эти простые пять цифр. Теперь я сидела в машине сестры и смотрела в окно. Была ранняя сибирская весна, которая ничем не отличалась от зимы. По сути, была зима, и больше ничего не было.