Рана

В Толмачеве было холодно. Неуютный холл, темный и сиротливый. В семь утра аэропорт был непривычно пуст. Наконец загорелось табло с моим рейсом. На сайте Utair было сказано, что я могу везти урну с прахом с собой в качестве ручной клади. Под табло с номером моего рейса работала только одна стойка регистрации. За ней сидел уставший, невыспавшийся парень с масляными волосами, зачесанными назад. На швах его форменного жилета проступали темные полосы. Жилет был откровенно грязным и затасканным. Я подошла к нему и протянула свои документы. Он брезгливо взял мой паспорт и посмотрел мне в лицо. Я поздоровалась и сказала, что с собой у меня урна с человеческим прахом и что по правилам компании я могу взять ее с собой. Я ни при каких обстоятельствах не хотела сдавать ящик в багаж. После полета Москва – Новосибирск моя тревога о целостности праха обострилась еще сильнее. Парень попросил поставить ящик на весы. По весу ящик проходил как ручная кладь. Я предложила ему посмотреть мои документы на прах. Парень снял трубку служебного телефона и косноязычно объяснил мою ситуацию, потом коротко выслушал ответ, скуксился и сказал мне, что его это вообще не волнует, что, если я договорюсь с сотрудниками досмотра, могу везти все что захочу. Странное дело, подумала я, есть официальный протокол авиакомпании, а нам приходится решать этот вопрос на месте. В Новосибирске есть крематорий, и я думала, что люди только и делают, что возят прах туда-сюда. Но выражение лица парня было такое, как будто он впервые встретился с подобным грузом. В семь утра какая-то странная девка везет человеческий прах. Я почувствовала неловкость, как будто делала что-то такое, что в корне портит порядок его рабочей жизни.

Когда ящик с урной уполз в шахту просвечивающего аппарата, женщина на досмотре подняла на меня удивленные глаза. Она даже немного побледнела. Я торопливо стала все объяснять и полезла в рюкзак за синей папкой с документами. Женщина сделала резкое движение, которым попросила меня остановиться. И тоже начала куда-то звонить. Она коротко объяснила, что я везу человеческий прах. А потом, кивая и дергая черную прядь, долго слушала. Мне показалось, что из трубки я слышу спокойную размеренную речь. На лице женщины появилось облегчение, и она знаком попросила меня пройти. Я спросила ее, хочет ли она увидеть документы. Та в панике подпрыгнула и стала трясти руками, как будто пыталась отогнать от себя противную крысу или зловоние. Я пожала плечами и пошла на посадку.

Самолет Новосибирск – Иркутск летит через Красноярск. Стюардесса объяснила мне, что в Красноярске самолет стоит 40 минут, и те, кто летят дальше, должны выйти из самолета и пройти досмотр заново. Еще подъезжая к самолету на автобусе, я обратила внимание на то, какой он крохотный. На каждом его крыле было по винту. Самолет скорее был похож на винтажную игрушку. Я вошла в салон, он был небольшой, на семьдесят человек. Старые серо-зеленые кожаные кресла потерты, а внутренняя обивка напоминала мне салоны пазиков и газелей. Вместе со мной в самолет вошли мужчины и женщины, я слушала их речь. Они громко говорили, многие были в норковых шапках и дубленках. Женщины хохотали, а у мужчин были огромные руки, в которых они несли спортивные сумки. По общему настроению я поняла, что лечу с вахтовиками. В полете нам не предложили никаких напитков, самолет летел шумно и как-то странно тарахтел. Ящик я поставила между ног, справа от меня молодая женщина рассматривала бортовую прессу и все время чему-то хмыкала. У нее были длинные нарощенные ногти черного цвета с крупными стразами на большом и указательном пальцах, норковую шубу она в полете так и не сняла. Я все время дремала, хотя иногда трясло так, что задница подлетала над сиденьем, в иллюминатор пробивался тусклый свет. Просыпаясь, я думала о смерти. Этот игрушечный самолет мог упасть в любой момент. Но в дремоте мне было все равно, умру я сегодня или останусь жива. Какое-то томное оцепенение охватило меня. Я летела вглубь Сибири, и по всему телу волнами бегали теплые мурашки. Мне не было страшно умереть, мне было страшно быть. И еще как-то тоскливо и спокойно от всего.

После приземления шумная толпа вывалилась из самолета и, проигнорировав автобус, ринулась пешком до здания аэропорта. Я села в автобус, и он дольше стоял, чем ехал. Похоже, мои попутчики были привычными и знали, что делать.

На входе в аэропорт нас встречала сотрудница авиалиний и давала квиточки на пересадку. Я взяла свой квиток и положила в задний карман джинсов. Она объяснила мне, как пройти повторный досмотр.