Рай в шалаше

Стараясь в том себе особенно не признаваться, Таня на этих днях рождения, в домах, куда они ходили из года в год, так что заранее было известно, где какие будут гости и какое фирменное горячее блюдо — баранья нога, цыплята или домашние пельмени, — отчаянно скучала. Говорили о последних работах, в которых Таня ничего не понимала, о публикациях, о том, кто и где как выступил, по инициативе жен обсуждали, кто где провел отпуск. Многие были в Болгарии и взахлеб, перебивая друг друга: «А там были? А туда ездили?» Денисов с Таней в Болгарию до сих пор не собрались, это выглядело почти непристойно. Обсуждали цены на дубленки, козыряли друг перед другом водками и винами, приготавливали один ловчее другого коктейли, лучше Денисова все равно никто не умел. В промежутках показывали слайды, но это уже была не Болгария, а Штаты, Франция или Япония — командировочный дефицит.

...Было тягостно слушать, странно, что о таких вещах можно проговорить весь вечер и с большим удовольствием. На одном из вечеров кто-то кинул через стол гранат для коктейля, попал в стенку, обои расцвели ярко-красными брызгами, хозяин, быстро справившись со своим лицом, сделал вид, что испорченная стена доставила ему несказанное удовольствие, и только Денисов встал, промокнул салфеткой, присыпал солью, остальные уже отвлеклись. Была в Денисове та рукастость, то доброжелательное внимание к бытовым мелочам, которые привлекали к нему женские сердца.

На последнем вечере старый их с Денисовым приятель, свидетель в загсе со стороны жениха, наклонился к Тане: «Внешне мы стали неузнаваемы, да, Танечка? Успех, престиж, зарплата, Димыч наш — признанный гений. Все мы в большом порядке, кроме Мишки, царство ему небесное, да будут ему проклятые Памирские горы пухом. А внутри у нас что? Ты не задумывалась? Скажи мне, психолог, скажи, побеседуй со мной, успокой. И за что Вальке такая жена обломилась? Придешь на наш годовой вечер? Я лично тебя приглашаю! Вот где будет цирк».

...Про «внутри», о котором говорил свидетель начала их с Денисовым жизни, лучше было не думать, лучше уж ходить в гости, покорно смотреть слайды Сан-Франциско и Токио, слушать рассказы об алкоголике лаборанте, о сломавшихся установках и нечистых экспериментах, лишь бы не оставаться с глазу на глаз с мужем. К Пете все эти вечера приезжали то свекровь, то Танина мать: Петька забастовал, сказал, ночевать теперь будет только дома, не хочет он из-за гостей отправляться к бабушкам. Бабки укладывали его спать и, не дожидаясь родителей, удалялись восвояси. Сын уже вырос, они с Денисовым могли себе позволить возвращаться поздно; они подолгу шли по бульварам, на лавочках целовались юные парочки. Забывчивые люди, архитекторы или осветители, кто там заведует городским светом, — над каждой скамейкой поместили по ослепительно яркому фонарю.

Несмотря на поздний час, народу на улицах было много, осень стояла как награда за дождливое лето, и впервые за долгие их общие годы муж не спрашивал ревниво: «О чем ты думаешь?» Таню задевали подобные вопросы с самого начала: не все в душе поддается дележу, коллективизации на двоих; без права на тайну, на молчание, на свое, отдельное, разве можно жить рядом?

Однажды за эти дни Денисов все-таки сорвался. Оба они, уставшие после гостей, собрались разойтись по разным комнатам — вещь еще недавно немыслимая, — и вдруг он больно схватил ее за плечи, затряс, заломил руки и — глаза в глаза:

— Ты не любишь меня больше, да? — отстранил, постоял, дожидаясь ответа, и ушел, не оглядываясь. Всегда, когда муж так ее грабастал — сразу всю, — у обоих возникало чувство, что он с легкостью мог бы переломить ее своими ручищами, скорей всего даже и переламывает, но она снова склеивается, возрождаясь чудом. Обоим это ощущение нравилось. Сейчас Таня не только ничего не сказала — не подыграла телом.

Все равно тебе меня не сломать — само ответило тело, и Денисова, даже пьяного, хватило на то, чтобы это почувствовать.

2

Наконец настал день тети Капиного юбилея. Утром Денисов отвез Таню на рынок, накупили овощей на всю неделю. Таня готовила салаты (постоянный ее вклад в коллективные сборища), Петька с отцом помогали чистить, резать, прибирать квартиру. Потом Петьку завезли к бабушке...

И вот распахнулась незапертая дверь, заплясали, загомонили, заверещали на разные голоса солидные дяди и тети, выхватили из рук Денисова хозяйственные сумки — он покорно волочил на себе четыре кастрюли с салатами, — оттеснили от него Таню. Неужто детство, давно ушедшее, имело на нее больше прав, нежели законный муж? Все-таки ему удалось к ней пробиться сквозь поцелуи и вопли. Помог ей раздеться, прошептал:

— Коммунизм в одной, отдельно взятой квартире, интересное кино! Не бросай меня среди своей шпаны!