Рай в шалаше

— Нам с Денисовым пора спать, Костя, а вам с Нонной пора уходить, — Таня поднялась и встала в дверном проеме в выжидательной позе.

Костя попробовал изумиться, вскочил, опрокинул чашку, чай облил ему брюки, чашка сбила рюмку с водкой, рюмку подхватил Денисов, сразу возник маленький переполох, казалось — предметы в доме тоже удивились, и Нонна насмешливо глядела на Таню всепонимающими, как казалось Тане, глазами. Она тоже встала, словно принимая вызов.

— Но как же так, Танечка? — снова попробовал удивиться Костя.

— Так! — ответила Таня и засмеялась освобожденно.

И когда Цветков с аспиранткой ушли под дождь, взяв денисовский зонт, Таня, прибирая на кухне, ни о чем не жалела. Пусть ей все примерещилось, привиделось, вообразилось, было или не было, как узнаешь, пусть! В жизни, которую они незаметно для себя создали, такое возможно — вот в чем печаль. Танина каравелла уже не плыла, а, медленно накреняясь на один борт, зачерпывала мутную воду — случайных разговоров, ненужных связей и знакомств. Ее экипаж... «Я сегодня, пожалуй, буду спать одна», — сказала Таня, и ее экипаж не удивился столь поразительной перемене курса. «Как знаешь», — ответил ее экипаж, хотя терпеть не мог спать порознь.

«Как знаешь...» Не с этих ли вежливых слов начинают тонуть каравеллы?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

1

Что и говорить, неделя выдалась нелегкой, к тому же вскоре надвигался юбилей тети Капы, и надо было к нему готовиться. Тетя Капа, глубокая старушка, жила когда-то с Таней в одной квартире. Мы уже упоминали ее имя в связи с привязанностью к ней Петьки. Праздник должен был состояться дней через десять, но почти каждый вечер бывшая молодежь бывшей сорок пятой квартиры перезванивалась, распределяя, кто что приготовит и купит, — скидывались по десятке с пары. Приглашенных намечалось человек двадцать. Подарки решили дарить непрактичные, то есть то, что всю жизнь любила тетя Капа, — бусы, сережки, духи, губную помаду, легкие нашейные платки — ничего полезного, старушечьего, нескончаемо-неснашиваемого, никаких байковых халатов и мягких домашних туфель, никаких душегреек — все это тетя Капа презирала и не носила никогда.

Филимонов, их старший, — когда им было по пять, ему уже исполнилось десять, — дослужившийся до полковника, перевел сорок рублей из своей Уфы: «Прибыть не могу, приветствую и поздравляю».

Полузабытые голоса вторгались в их с Денисовым жизнь, по-хозяйски требуя Таню. Пятнадцать лет прошло, могли бы повежливее просить, считал Денисов. Он звал Таню к телефону, не комментируя. Звонила подружка школьных лет Светка Артюхина. «Таня, у меня нельзя, — плакала Светка, — муж против, говорит, не понимает, зачем собираться вместе чужим людям». — «Ну, давайте праздновать у меня», — обреченно отвечала Таня, прекрасно понимая, что Денисов тоже будет против, но что поделаешь, они уже заварили кашу, тетя Капа о празднике в ее честь уже извещена. «Нет, Тань, тетя Капа обидится, поговори лучше с моим обормотом». И Таня разговаривала с обормотом Андреем Васильевичем: «Мы тебе в квартире ничего не сломаем, мы все сами принесем и уберем, мы тихо, вот увидишь. Ну как, договорились?» Андрей, мрачно пробасив «ладно», кидал трубку, торопясь, видно, обругать жену, что нажаловалась.

А Денисов все молчал.

С того вечера оба они молчали, муж с Таней не объяснился, и спали они теперь врозь — вроде случайность, но Денисов слишком охотно пошел на раздельный вариант. И молчание его все подтвердило — так решила Таня.

Звонил Костя, говорил, что много лекций, занят Нонной, организует ей консультации, намекал, что она отнимает у него неоправданно много времени. Судя по звонкам, настроение у него было так себе. Сама Нонна тоже несколько раз звонила, попадала на Денисова, голос у него в разговоре с ней становился нехорошим, как будто она в чем-то стыдном его победила. Слышно было, как он пытался поскорее закруглить разговор, Нонна же на том конце провода разговор длила и длила. И о чем она могла рассказывать ему так долго! Приветов Тане она не передавала.

Последние дни Денисов пропадал у себя в институте, вечерами же им приходилось ходить в гости — многие приятели и сослуживцы Денисова как нарочно сговорились родиться в эти последние дни сентября. Денисов ездил без машины — что делать обычно не любил, — много пил, молчал сумрачно, чужие жены глядели на него с привычным для Тани обожанием.