Рай. Потерянный рай. Возвращенный рай

И наконец Он суд изрек Адаму:
«За то, что ты послушался жены
И ел от древа, о котором строго
Тебе сказал Я –  от него не ешь, –
Из-за тебя Я землю проклинаю:
Всю жизнь свою в печали и в труде
Ее плодами будешь ты питаться;
Волчец и терн она произрастит
Наперекор трудам твоим, и будешь
Ты рад, как птица, злакам полевым;
И будешь в поте своего лица
Ты есть свой хлеб, пока не возвратишься
Ты снова в землю; из земли ты взят, –
Так помни ж о твоем происхожденьи:
Ты прах земной и обратишься в прах».

Так Судия и вместе с тем Спаситель,
Судил Он человека; кару смерти
Он объявил, но день ее отсрочил.
Затем, над ними сжалясь, в наготе
Стоявшими пред ним –  что в это время
Могло им повредить, –  не погнушался
Он оказать им помощь, как слуга,
И как потом у слуг своих Он ноги
Омыл, так ныне, как отец семьи,
Их наготу заботливо прикрыл Он,
Дав им одежды из звериных кож, –
Убиты ль были звери эти или
Лишь сбросили, змее подобно, кожу
И заменили новою ее;
Врагов своих услужливо одел Он
И не одну лишь внешность их прикрыл –
Их обнаженье внутреннее также,
Которое еще позорней было,
Покровом правоты своей одев,
От глаз Отца укрыл Он милосердно.
Затем к Нему вознесся быстро Он
И на Его блаженном лоне снова,
Как в старину, всю славу восприял
И, гнев Отца умилостивив делом,
Свершенным по велению Его,
Все рассказал (хоть был Отец всеведущ)
О человеке, речь свою притом
С заступничеством кротким съединяя.

Меж тем, когда еще не появился
Грех на земле и не свершился суд,
Сидели Смерть и Грех друг против друга
У адских врат, теперь открытых настежь
И яростное пламя изрыгавших
В Хаос с тех пор, как Враг чрез них прошел,
Когда их Грех ему открыл. Молчанье
Нарушил Грех, ко Смерти обратясь:

«О сын, зачем мы праздно друг на друга
Глядим, когда отец наш, Сатана,
В других мирах преуспевает славно
И лучшее жилище там готовит
Для нас, любимых отпрысков своих?
Наверное успех он там имеет:
Когда б он неудачу потерпел,
Сюда давно вернулся б он, конечно,
Врагами к Аду яростно гоним,
Затем что нет другого в мире места
Пригоднее для мести или кары.
Мне кажется, что новую в себе
Я чую силу, –  крылья вырастают,
Господство мне дано над этой бездной
Обширною; волнует всю меня
Симпатия иль родственная сила
Какая-то, на дальних расстояньях
Могущество являющая нам,
Соединяя в дружеском общеньи
Таинственною связью все родное.
Ты, тень неотделимая моя,
Пойдешь со мною: в мире нет той силы,
Чтоб Грех могла со Смертью разлучить.
Но чтоб отец, оттуда возвращаясь,
Не затруднился перед этой бездной
Непроходимой, пропастью ужасной,
Попробуем отважнейшее дело
Свершить, тебе приятное и мне:
Построим путь прямой чрез эту бездну,
Дабы он вел из Ада в новый мир,
Где Сатана владычествует ныне,
И пусть сооруженье это будет
Всем адским силам памятник навек
И облегчит с тем миром сообщенье
Иль полный переход туда, быть может.
С дороги я, конечно, не собьюсь,
Влекомая своим инстинктом новым».

И тощая Греху сказала Смерть:
«Иди, куда влечет тебя судьбина
И мощное стремленье; по пятам
Я за тобой пойду и не отстану;
С дороги также сбиться мне нельзя –
Такой я сильный запах ощущаю
Мясной, добычу чую без числа,
Вдыхаю тленье всех живых созданий.
И в смелом предприятии твоем
Я помогу тебе участьем равным».
Так говоря, вдыхала жадно Смерть
Предчувствие смертельной перемены,
Недавно происшедшей на Земле.
Как стая хищных птиц пред днем сраженья
За много миль уж чувствует вдали,
Где армия располагает лагерь,
И по чутью слетается туда
И пред собой живые трупы видит,
Которые на следующий день
Кровавый бой в добычу им доставит, –
Так чудище свирепое водило
Ноздрями в темном воздухе, вдали
Желанную свою добычу чуя.
И вот от адских врат помчались оба
В анархию Хаоса, в эту даль
Пустынную и мрачную, и с силой
(Была та сила велика) хватать
Все, что в том море попадалось, стали –
И плотное, и мягкое, –  все то,
Что волны разъяренные кидали;
И с двух сторон сгребли они все это
В одну большую массу к пасти Ада,
Подобно двум полярным сильным ветрам,
Которые в Кронийском море[156] гонят
Друг к другу горы льдов и создают
Как будто путь от берегов Печоры
К востоку до богатого Катая[157].
Ту массу Смерть своею булавой
Окаменила, сделала сухою
И хладною, по ней как бы трезубцем
Удары нанося, и укрепила
Ее, как Делос, плававший когда-то[158];
А остальную массу вещества,
Уставив на нее свой взор Горгоны,
Она недвижной сделала, затем
Асфальтовым ее скрепила илом;
Широкую, как адовы врата,
Она вглубь Ада провела ту насыпь
И с ней громадный мол соединила,
Который в мост чудовищной длины
Переходил, на высочайших арках
Вздымавшийся над пенистою бездной,
И неподвижно примыкал к пределам
Земного мира, с этих пор ограды
Лишенного на жертву Смерти злой;
Вел от него отныне путь широкий,
Удобный, легкий, гладкий прямо в Ад.
Так (если можно малое с великим
Сравнить) когда-то Ксеркс, чтоб подчинить
Себе народы Греции свободной,
Дворец Мемнона свой покинув в Суд,
Придя на брег морской, построил мост
Чрез Геллеспонт, чтоб с Азией Европу
Соединить, и гневно бичевал
Пучину негодующего моря.
Так и они здесь чудо из чудес
Сооруженья мостового дружно
Воздвигли, длинный ряд громадных скал,
Над бездной покоренною нависших.
Мост по следам тянулся Сатаны
До места, где у крайнего предела
Земной вселенной опустился он.
Алмазными столбами и цепями
Они скрепили все сооруженье;
И прочен стал их мост, чрезмерно прочен.
И так они достигли точки той,
Где эмпиреи Неба с нашим миром
Граничат; Ад же слева вдалеке
От них остался; три ведут дороги
Оттуда к каждой из трех этих стран.
И вот уж путь к Земле они открыли
И к Раю устремилися, как вдруг
Узрели Сатану: как светлый Ангел,
Меж Скорпионом и Центавром[159], он
Парил в зените; солнце ж восходило
Как раз в тот час в созвездии Овна.
Он изменил свой образ, и, однако,
Родные дети, несмотря на то,
Его и в новом образе узнали.
В тот час, когда он Еву соблазнил,
В кусты он быстро скрылся незаметно
И, вид свой изменив, там ждал последствий
Коварного поступка своего.
Он видел, как, беды не ожидая,
С супругом Ева повторила грех,
Он видел стыд их, поиски одежды
Напрасные, чтоб этот стыд прикрыть;
Когда же он увидел, что Сын Божий
Нисходит, чтоб творить над ними суд,
Бежал он в страхе, не надеясь, правда,
Укрыться, но боясь, чтоб Божий гнев
Его за грех не покарал немедля.
Когда же суд свершился, ночью вновь
Он в Рай вернулся, грустную беседу
Четы несчастной слышал, между жалоб
Узнал он и об участи своей
И понял, что грозит беда в грядущем,
Но не сейчас. Обрадован всем этим,
Тогда с вестями в Ад он поспешил
И на границе области Хаоса,
К подножью моста дивного прибыв,
Нежданно там детей любимых встретил,
Которые ему навстречу вышли.
Была той встречи радость велика,
При виде же чудовищного моста
Она еще усилилась. Дивясь,
Стоял он долго; наконец молчанье
Прервала дочь любезная его,
Прекрасный Грех, такое слово молвив:

«Отец, великий этот подвиг –  твой,
Твои все это славные трофеи,
Хоть ты на них глядишь как на чужие!
Ты –  первый автор, первый зодчий их!
Давно уже я сердцем угадала,
Которое в гармоний чудесной
С твоим согласно бьется у меня,
Что на земле ты преуспел, и вижу
Я по твоим глазам, что это –  так.
И вместе с тем, хотя миры с тобою
Нас разделяли, чувствовала я,
Что я и этот сын твой устремиться
Должны к тебе, –  так связью роковой
Съединены мы трое неразрывно.
Не мог тогда нас удержать ни Ад,
Ни путь непроходимый сквозь пучину,
И по твоим прославленным следам
Помчались мы вперед неудержимо.
Ты довершил свободу нашу, ты
Из адских врат нас вывел, ты дал силу
Сооруженье это укрепить
И чудный мост чрез бездну перебросить.
Весь этот новый мир отныне –  твой;
Завоевал ты доблестью своею
И то, что строил не своей рукой;
Ты возвратил нам мудростью великой
С избытком все, что потеряли мы,
И отомстил за пораженье в Небе;
Здесь царствовать ты будешь как монарх,
Коль там не мог ты царствовать; пускай же
Твой Победитель будет там царить,
Где Он по праву битвы пребывает,
А нам с тобой отдаст Свой новый мир,
Его лишенный собственным проклятьем.
Отныне власть делить ты будешь с Ним;
Ему –  все то, что вне пределов наших
В квадрате эмпиреев там лежит,
Тебе же –  мир весь этот округленный,
Где ты отныне воцарился, став
Еще опасней для Его престола».

И ей ответил с радостью князь тьмы:
«О дочь моя прекрасная, о сын мой
И внук! Со славой доказали вы
От Сатаны свое происхожденье
(Горжусь я этим именем как Враг
Всесильного Небесного Владыки);
Великую заслугу предо мной
И перед всем обширным адским царством
Приобрели вы, одержав победу
Так близко от Небесных врат; вы ею
Дополнили мой подвиг, съединив
И Ад, и этот мир в едино царство
С удобным сообщеньем. Потому
Немедленно я по дороге вашей
Сойду сквозь тьму к моим союзным силам
Чтоб их о тех победах известить
И с ними их отпраздновать; вы ж двое
Меж этих многочисленных миров,
Принадлежащих ныне вам, направо
Сойдите в Рай; там можете теперь
Вы действовать и царствовать блаженно,
Владычество свое установив
На всей Земле и в воздухе повсюду.
Особенно ж старайтесь человека
Вы покарать, который господином
Единственным объявлен в мире том:
Его поработите и убейте.
Туда, как заместителей своих,
Я шлю вас и даю вам полномочья
На всей Земле и силу без границ,
Которая вся от меня исходит.
От ваших сил, соединенных ныне,
Зависит власть моя над новым царством,
Которое, свой подвиг совершив,
Я через Грех доступным сделал Смерти.
Коль будете владеть вы им, убытка
Ад не потерпит. Действуйте ж смелей!»

Так он сказал и отпустил их. Быстро
Они помчались меж созвездий частых,
Свою отраву сея на пути.
Поражены их ядом, гасли звезды,
И яркие планеты, потерпев
Удар от них, померкли. Сатана же
По их дороге в Ад пошел; ревел
Хаос по обе стороны преграды,
Его делившей пополам, и прыгал
В бессильном гневе он на ряд устоев,
Смеявшихся над яростью его.
Чрез адские врата вступил свободно
В Ад Сатана и видел, что вокруг
Все пусто, все покинуто; те стражи,
Которые сидели прежде здесь,
Покинули свой пост и улетели
В мир верхний, а все прочие ушли
Вглубь преисподней, окружив толпою
Великий Пандемоний, главный город
И Люцифера гордое жилище
(Так звали Сатану, по сходству с ним
Блистательной звезды того ж названья).
Вокруг стояли стражей легионы,
А главные вожди, собрав совет,
С тревогой обсуждали, что могло бы
Владыку их так долго задержать.
Им, уходя, он отдал приказанье
Всем ждать его, и ждали с нетерпеньем.
Как рать татар от русского врага
Из Астрахани по равнинам снежным
Уходит или софи[160] Бактриан[161],
Спасаясь от рогов луны турецкой,
Бегут, покинув царство Аладула,
К Тавризу иль Казвину[162], –  так и здесь
Все полчища, низринутые с Неба,
Покинули –  за много темных миль –
Границы Ада и, вокруг столицы
Расположась заботливою стражей,
Тревожно ждали славного вождя,
Покинувшего их для приключений
И поисков в неведомых мирах.
Но он, простого Ангела наружность
Приняв, прошел, как воин рядовой,
Чрез их толпу, никем из них не узнан,
В Плутонов зал невидимо вступил
И там на трон взошел, под балдахином
Роскошной ткани, пышно распростертым,
Стоявший и сверкавший величаво
И царственно у верхнего конца.
Незримый, долго он сидел безмолвно
И созерцал сидевших вкруг него.
Вдруг, как из тучи, выступила ярко
Глава его, сияя, как звезда
Иль даже ярче, всей одета славой,
Какая оставалась у него
С времен паденья, или ложным блеском.
Изумлена внезапно тем сияньем,
Вперила взор Стигийская толпа
В того, кого давно желала видеть:
Вернулся их могучий, славный Вождь!
Они его приветствовали громко
И все князья их ринулись к нему,
Свои покинув мрачные диваны,
И поздравляли радостно его,
А он, подав рукою знак к молчанью,
С такою речью обратился к ним:

«Престолы, Власти, Княжества, Господства!
Вас не по праву только так зову я –
Действительно владенья есть у вас!
Я объявляю ныне вам, вернувшись
С победою превыше всех надежд,
Что с торжеством вас выведу отсюда,
Из этой адской ямы –  страшной, гнусной,
Проклятой, из жилища скорби, бед,
Тюрьмы тирана нашего! Владеем
Отныне мы обширным новым миром,
Немного меньше родины небесной,
Который я для вас завоевал
С опасностью великой. Долго было б
Рассказывать вам все, что делал я,
Что претерпел, что вынес, пролагая
Свой путь в пустынной, бесконечной бездне
С ее ужасной смутой; чрез нее
Широкий, ровный путь теперь проложен
Грехом и Смертью, чтобы облегчить
Ваш переход торжественный отсюда;
Но я с трудом сам путь свой пролагал
Чрез всю непроходимую ту пропасть;
Я погружался в недра вечной Ночи
И дикого Хаоса; ревность их
К их сокровенным тайнам воздвигала
Мне всякие препятствия в пути, –
Противились они с мятежным криком,
Ссылаясь на верховную Судьбу.
И наконец нашел я мир тот новый,
О коем в Небесах уже давно
Была молва, –  чудесное созданье,
Верх совершенства! Человека там
Бог поселил в Раю и дал блаженство,
На счет блаженства нашего, ему.
И вот его я соблазнил обманом,
Создателю заставив изменить, –
И чем же? Удивитесь вы безмерно,
Услышав это: яблоком! А Бог,
Обидевшись на это (не смешно ли?),
Любимца-человека и весь мир
Дал Смерти и Греху во власть и в жертву,
А стало быть, и нам, и без забот,
Без риска, без тревог мы жить там можем,
И царствовать, и править человеком,
Как прежде он был должен править всем.
И надо мной изрек Свой суд Он, правда,
Иль, собственно, не надо мною даже,
А над змеей, чей образ принял я,
Чтоб человека обмануть. Положит
Вражду Он между мной и человеком:
Его в пяту я буду жалить, он же
Сотрет главу мне семенем своим.
Когда все это будет –  неизвестно.
Ну кто ж такой ценой не купит мир,
Будь даже кара во сто раз страшнее?
Вот вам отчет о том, что сделал я.
Что ж остается нам еще, о боги,
Чтоб полное блаженство восприять?»

Сказавши так, он несколько мгновений
Стоял и ожидал их общий крик
И громкие услышать одобренья;
Однако вместо этого он вдруг
Со всех сторон иные звуки слышит:
Бесчисленных змеиных языков
Ужасный свист и злобное шипенье,
Как будто общий порицанья знак.
Дивится он, однако же недолго:
Приходится на самого себя
Врагу дивиться; сжалось, заострилось
Лицо его, а руки приросли
К бокам, срослись, переплетаясь, ноги,
И рухнул он на брюхо в виде змия
Громадного, противясь, но напрасно:
Он уступить был должен Высшей Силе,
Его в тот самый образ воплотившей,
В котором он грешил, согласно с тем,
Как осужден он был. Заговорить
Хотел он, но лишь мог издать шипенье
Своим вилообразным языком,
Всем прочим языкам вилообразным
В ответ: их всех постигло превращенье
Такое ж; образ приняли змеиный
Собратья все его по мятежу.
Ужасно раздавалось их шипенье
По залу, и кишели на полу,
Виясь, хвосты и головы чудовищ:
Церасты[163], скорпионы, амфисбены,
И аспиды, и гидры, и ехидны,
И дипсы; гуще был их рой, чем тот,
Который вырос из земли, покрытой
Горгоны кровью; больше их, чем змей,
Которых кормит остров Офиуса[164].
И между них вздымался Сатана
Громадней всех их, в образе дракона,
Длинней того, что порожден был солнцем
В долине древней Пифии[165] из ила, –
Гигантского Пифона: он остался
И в этом виде прочих всех сильней.
Они за ним последовали в поле,
Где прочие отверженцы Небес,
Свой строй сомкнув, стояли в ожиданьи
Торжественного выхода Вождя;
И вдруг, взамен того, перед собою
Они толпу громадных видят змей.
Объял их ужас; страшной в то же время
Симпатией они объяты были,
Почувствовав, что сами изменились:
Их руки опустились, приросли,
Упали копья и щиты, и сами
Они упали, как бы заразясь
От прочих, и ужасное шипенье
Вкруг огласило воздух –  такова
Была за грех их кара. Одобренья
В устах их превратились в громкий свист,
Их торжество –  в позор, который сами
Они себе произнесли. Вблизи
Внезапно роща выросла, по воле
Того, Который правит в Небесах,
Чтоб отягчить еще их наказанье;
Ее деревья были все плодами
Нагружены, подобными тем самым,
Которые приманкою избрал
В Раю для Евы хитрый искуситель.
Удивлены явленьем странным тем,
Они в него свои вперили взоры:
Казалось им, что запрещенных древ
Явилося вдруг не одно, а много,
Конечно, к их несчастью и стыду, –
И вот, терзаясь жаждою палящей
И голодом ужасным, хоть и знали,
Что послано в насмешку это им,
Они полезли на стволы невольно
И, обвиваясь, облепили их
Плотнее, чем на голове Мегеры
Клубки волос змеиных. Жадно рвали
Они плоды, прекрасные на вид,
Похожие на те, что на деревьях
Близ смоляного озера висели
Там, где Содом пожаром истреблен,
Но их еще обманчивей, не только
Для осязанья –  также и для вкуса:
Надеясь ими голод утолить,
Преступники во рту вдруг ощущали
Не плод, а горький пепел и золу
И с отвращеньем вон их извергали,
Выплевывая с шумом. И опять
Томил их голод и терзала жажда,
И снова ненавистною едой
Их отравлялся рот, и сажа с пеплом
Болезненно их челюсти сводили;
И повторился много раз над ними
Обман за то, что человек однажды
В обман был ими хитростью введен.
Так непрерывным голодом терзались
Преступники и мучились, шипя,
Пока Господь им снова не дозволил
Принять их прежний образ. Говорят,
Однако, что приходит ежегодно
Им некий срок в теченье ряда дней
Испытывать такое униженье,
Чтоб тем каралась гордость их и радость,
Что соблазнен был ими человек.
Другое ж нам преданье сообщает,
Что некие рассеялись из них
И в божества к язычникам попали,
Которых соблазнить им удалось.
Так, некий змий, рекомый Офионом[166],
С женою Эвриномой –  может быть,
Подобьем Евы отдаленным –  правил
На высоте Олимпа, и оттуда
Сатурн и Опс его изгнали раньше,
Чем Зевс Диктейский[167] был рожден на свет.
Меж тем в Эдем с поспешностью чрезмерной
Примчалась пара адская, и власть
Грех восприял; греховное деянье
Там раньше уж свершилось, ныне ж Грех
Явился сам, чтоб жить там постоянно,
Сопровождаем Смертью по пятам, –
На бледного коня еще не села
Покамест Смерть[168]. И Грех ей молвил так:

«О ты, второе Сатаны рожденье,
Скажи, всепобеждающая Смерть,
Как новые владенья эти наши,
Которых мы с таким трудом достигли,
Находишь ты? Не правда ль, много лучше
Здесь, чем в Аду, где на пороге мы
С тобой во тьме кромешной восседали,
Безвестные, не страшны никому,
От голода и сами еле живы?»

Урод, Грехом рожденный, отвечал:
«Меня такой терзает вечно голод,
Что все равно мне –  Небо, Рай иль Ад:
Мне лучше там, где больше мне добычи,
А здесь, хотя и много пищи вкруг,
Но слишком мало, чтоб наполнить чрево,
Утробу ненасытную мою».

Ему кровосмесительная матерь
Ответила: «Съешь эти травы вкруг,
Плоды, цветы, затем зверей различных,
И рыб, и птиц: кусочек недурной!
Все, что своей косою Время скосит,
Нещадно, без разбору пожирай;
Я ж в человеке поселюсь, проникну
В его породу, отравлю все мысли
Его, все взгляды, действия, слова
И подготовлю так его, чтоб стал он
Тебе последней, лучшею добычей».

Такими обменявшися речами,
Они по разным разошлись путям,
Чтоб разрушать все вкруг иль делать смертным
И рано или поздно все губить.
Всевышний с недоступного престола,
Среди святых, увидя это все,
Такое слово молвил светлым Силам:

«Смотрите, как два адских эти пса
Стремятся с жаром разрушать и портить
Тот мир, который Мною сотворен
Столь добрым и прекрасным и остался б
Таким, когда б безумье человека
В него не допустило этих фурий
Губительных, которые Меня
В безумьи обвиняют! Точно так же
Князь Ада и соратники его
Винят Меня за то, что попустил Я
Их так легко войти и завладеть
Чудесным этим местом и как будто
Потворствую Моим врагам надменным.
Они смеются надо Мной, как будто
В припадке страсти Я им все оставил
На произвол и на бесчинство их.
Не ведают они, что Я их Сам
Призвал, как адских псов, дабы пожрали
Они весь сор, всю мерзость и всю грязь,
Которыми, свершив свой грех постыдный,
Все то, что было чисто, запятнал
Преступный человек; что ждать Я буду,
Пока, насытясь, переполнив чрево
Всей всосанной и поглощенной грязью,
Готовые от пресыщенья лопнуть,
От одного удара Твоего,
Возлюбленный Мой Сын победоносный,
И Грех и Смерть, низвергнуты в Хаос,
Собой навеки не заткнут пасть Ада,
Печатью став на хищные уста.
Тогда Земля и Небо обновятся,
Все будет чисто, свято, и ничто
Творенья Моего не запятнает;
До тех же пор –  проклятье им Мое!»

Окончил Он, и грянуло в ответ
Со всех сторон согласно «аллилуйя!»,
Как шум морской, гремели голоса: