Рай

— Пусть сама расскажет о себе, — ответил Халил, когда Юсуф задал вопрос об Амине. Он вернулся на рассвете в ту грозовую ночь, усталый, растрепанный, в спутанных волосах обрывки сухой травы, мелкие веточки. Он аккуратно отпер магазин, явно не желая ни устраивать сцену, ни объяснять свое отсутствие. Он не проявлял враждебности, однако держался в стороне от Юсуфа и весь день с легкостью отвергал все его попытки сближения, вернувшись к шутливому дружелюбию первых лет их знакомства, но в приглушенном виде. Когда Юсуф спросил, как ему удалось не промокнуть в такой дождь, Халил словно и не услышал вопроса. Юсуф и так и сяк пытался умиротворить Халила, но в конце концов сдался и предоставил ему лелеять свою обиду.

Вечером Халил принес две тарелки с едой. Напряженная, неискренняя улыбка не могла скрыть его гнев и отчаяние. Почему ты не разговариваешь со мной, спросил Юсуф, но Халил ткнул пальцем в тарелку и принялся есть.

Так в молчании они поели, а потом Юсуф встал и пошел вернуть тарелки, повидаться с госпожой и Аминой. Он предполагал, что Халил о чем-то поговорил с ними, когда ходил в дом, настаивал, что все кончится плохо, расточал угрозы и запреты. Он думал, что Халил попытается его остановить, может быть, даже силой, но тот и глаз не поднял, когда Юсуф встал и направился в дом.

Госпожа была приветлива и улыбчива, ее пронзительный голос возносился и сникал, наполняя комнату резкими ритмами. Ей хотелось поговорить, она пустилась рассказывать, как въехала в этот дом со своим первым мужем, да смилуется над ним Господь. Ее муж был человеком зрелых лет, примерно пятидесяти, а ей едва исполнилось пятнадцать. Прошло лишь несколько месяцев с тех пор, как болезнь и людская зависть отняли у него жену и младенца-сына. Тот сын единственный из его детей прожил больше нескольких недель. Но и все остальные уже были наречены, и ее супруг помнил каждого по имени. И до конца своей жизни он не мог без слез говорить о первой жене и детях, да смилуется Господь над всеми ними. Госпожа росла в том же городе и знала о постигших ее супруга скорбях — все считали, что перенесенное горе служит ему к чести. Несмотря на такие утраты, он был добр к ней, во всяком случае до последнего своего года или двух, когда из-за болезни сделался раздражительным и требовательным. Вот как она попала в этот дом и взяла с собой Мзе Хамдани, тогда еще нестарого человека. Он-то и создал этот сад, Мзе Хамдани. Не из ничего, разумеется, — старые деревья уже росли тут, но он расчистил участок, вырыл пруды и резвился там во всякий час дня, как дитя. Его пение сводило супруга госпожи с ума, пришлось ему запретить. Отец подарил ей Мзе Хамдани в качестве приданого. Он состоял при ней с ее детства, он и еще старый раб по имени Шеба, тот умер несколько лет назад, да смилуется над ним Господь. Когда она вышла замуж за сеида, с тех пор прошло более десяти лет, она предложила Мзе Хамдани в подарок свободу. Ибо, хотя к тому времени закон запретил продавать и покупать людей, тот же закон не предписывал освободить тех, кто уже состоял в рабстве, от их обязательств. Однако Мзе Хамдани отказался от предложенного дара и по-прежнему оставался в саду, распевая свои касыды, бедный старик.

— Она спрашивает, знаешь ли ты, почему он зовется Хамдани? — перевела Амина, взгляд ее был тусклым, равнодушным. — Потому что его мать, рабыня, родила его в поздние свои годы и назвала Хамдани в благодарность за его появление на свет. Когда мать умерла, отец госпожи купил Хамдани у семьи, которой он принадлежал. Это была бедная семья, погрязшая в долгах.

Наступило молчание. Госпожа пристально смотрела на Юсуфа, улыбалась уверенно. Улыбка оставалась на ее лице и когда она заговорила вновь — на этот раз коротко.

— Она просит тебя подойти и сесть ближе, — перевела Амина. Он попытался заглянуть в ее глаза, прочесть в них намек, как себя вести, но девушка притворилась, будто чем-то занята, на него не смотрела. Господа похлопала по ковру возле себя, улыбнулась Юсуфу, словно застенчивому ребенку. Он уселся, и тогда она взяла его руку и приложила к своей ране. Зажмурившись, она издала протяжный звук, похожий на шипение, — стон то ли наслаждения, то ли облегчения. Сидя так близко, Юсуф видел, что кожа на ее лице и шее твердая и влажная. Вскоре она выпустила его руку, он сразу же встал и отошел.

— Она говорит, ты не помолился, — голос Амины звучал тихо, отдаленно. Он пробормотал что-то, как обычно, притворяясь, и поспешил прочь, рука все еще была теплой от соприкосновения с лицом госпожи.

Тогда-то он и попытался расспросить Халила про Амину. Халил посмотрел на него с ненавистью, лицо его передернулось гримасой презрения, того гляди плюнет в названного братца.