Рафаэль и его соседки

Рафаэль взглянул при свете свечей на картину, которая висела наверху, и с удивлением спросил меня, не он ли это нарисовал. «Возможно, — дерзко ответил я, — но наверняка прежде, чем я к вам поступил». «Если бы это нарисовал я… — вздохнул Рафаэль. — Я хочу познакомиться с мастером; скорее всего, эскизы к этим картинам я посылал в Нидерланды, чтобы по ним изготовили гобелены, но это не моя работа». Теперь я рассмотрел картины внимательнее и обнаружил большую серьезность, но меньшую живость лиц, нежели это было свойственно Рафаэлю. На центральной картине я увидел Христа, в образе садовника представшего перед Магдаленой. Он — поправший смерть, она — отринувшая грех. Он светлый и прозрачный, почти лишенный плоти, как больной, исцелившийся, выздоравливающий от страшного недуга, после тяжелой болезни, она, напротив, впитала в себя всю животворящую силу земли, но и тот и другая словно цветы спасенного мира.

По обе стороны картины было изображено вифлеемское избиение младенцев, но ужас смертного насилия был побежден утешением, исходящим от центральной картины. «Если бы у Луиджи еще были его глаза, — сказал Рафаэль, — я бы подумал, что он так разыграл меня — шутка ли, превзойти меня в моих собственных картинах». Я спросил одного из рабочих о художнике. Он ответил, что художница, жившая в монастыре, нарисовала эти и прочие картины. В это время Рафаэль подошел к главному алтарю, где я и нашел его коленопреклоненным. Не поднимая глаз, он указал мне на алтарь — и я увидел мраморную статую в голубой одежде, которая показалась мне совершенной, но не произвела сильного впечатления. Рафаэль, молча поднялся, схватил меня за руку, прижал ее к сердцу и повел меня к большому фонтану, где освежился глотком воды из пригоршни. Я попросил его быть любезным и объяснить мне, что все это значит. «Все, что я пережил в юности, — воскликнул он возвышенным тоном, — снова ожило в моей душе! И это должно быть совпадение, что именно сегодня эта статуя предстала пред моим взором в образе Небесной царицы, которой в Урбино я надел кольцо на палец! И этот палец, кажется, предупреждал меня не откладывать более мое главное произведение, «Преображение», которое кардинал Медичи заказал мне уже давно, а я все не решался его начать. Неизвестный художник пробудил во мне духовные силы и желание создать нечто подобное!»

С этими словами он сел на край колодца и водил в задумчивости своим посохом по освещенной луной водной поверхности. «Мне сопутствует удача! — сказал он спустя некоторое время, полный воодушевления. — Я вновь вижу голубой воздух с легким золотистым облачным покровом, как однажды это было над домом возлюбленной, мне явился Господь с Моисеем и Илией, а внизу для нас был открыт весь земной мир, который поднимется по бесчисленным ступеням в вере и сомнении». Я упал ему в ноги и попросил, чтобы он сам выполнил эту работу, его ученики не смогли бы схватить это настроение, они бы разрушили столь глубокомысленное произведение буйством красок. Он погладил меня по волосам и сказал, что так и будет, если проклятая слава даст ему хоть немного времени, но он не мог отказывать просьбам людей, которые льстили ему, он брал слишком много заказов, и самая сложная работа на первых порах, в пылу воодушевления, казалась ему безделицей. «Возможно, будет время, — прибавил он, — когда я смогу рисовать одну картину за несколько недель, как Леонардо да Винчи, только если со мной не случится того же, что и с Луиджи, который из-за неверности своей подруги выплакал себе глаза! Пойдем к нему, я должен рассказать ему о моем Преображении, он видит все с такой живостью, что любое упущение сразу же заметит». «Но ведь сейчас ночь», — возразил я. «Он не знает этого в своей слепоте, — продолжил Рафаэль, — и запретил всем говорить о пути солнца и времени суток, он спит, когда его принуждает к этому утомление, и то лишь несколько часов».

Я предложил Рафаэлю отдохнуть, но он и слышать об этом не хотел. И мы поспешили вверх по маленькой улочке к Луиджи — у него была квартира в доме с садом. Он узнал наши голоса при первом же оклике, открыл нам двери нажатием пружины и поприветствовал нас в комнате, не вставая с места. «Добро пожаловать! — воскликнул он. — Одинокий кое-что затеял: он лепит из глины лица, которые он желал бы видеть рядом, вы найдете Рафаэля и мастера Пьетро такими, какими они были прежде». Рафаэль с удивлением осмотрел свое юношеское изображение и сказал: «У юности и красоты есть только один недостаток: они проходят». Луиджи продолжил: «Это были счастливые времена; тогда люди гадали, что из меня получится, а когда я ощупываю твое лицо, Рафаэль, я думаю, что в тебе еще много талантов осталось нераскрыто».