В первую мировую войну, начавшуюся, как известно, в 1914 году, наш герой был военным врачом и вплоть до самого Брест-Литовского мира служил верой-правдой в царской армии, чьи поражения заполнили историю тех лет. Впрочем, поражения эти сыграли злую шутку с победоносными германцами, породив у них ложные представления о боеспособности русских как таковой. Но в те дни наш герой, как и многие другие, бежал с фронта: он спешил домой, к жене и детям. В самом деле, что еще могло удерживать его, интеллигента, «барина», под «опозоренными» знаменами разбитой и взбунтовавшейся армии?
Приходилось начинать жизнь заново.
«…Все кругом рушится: на окраинах некогда великой империи, как грибы после дождя, растут новые государства, а в седом Кремле хозяйничают бывшие адвокаты, ссыльные и даже каторжники. Да будь оно все проклято! Ну ничего, подождем немного. Белые генералы еще пройдут железной метлой по Москве и Петербургу! Как это говорят немцы? Дисциплина — это полжизни! Верно! А в хаосе, бушующем на обломках великих монархий, дисциплина — единственное опасение. Только после того, как будет обезглавлена гидра мятежа и крамолы, порядочные люди вздохнут спокойно. Тогда начнется восстановление разрушенного хозяйства и нравственное обновление общества. Каждый сможет тогда заработать на хлеб насущный, содержать семью и воспитывать детей. И каждый будет трудиться не покладая рук и помнить свое место. Рабочего — к станку! Крестьянина — за плуг! Машиниста — на паровоз!»
Так думал наш герой, и в ожидании этого счастливого времени он подавал пример добросовестного исполнения «гражданских» обязанностей. Вернувшись с фронта, он возобновил врачебную практику в городке Проскурове, на Украине. В начале нашего рассказа мы застаем доктора в его кабинете. Вот он подошел к белому шкафу с инструментами и осторожно взял со стеклянной полки один из начищенных до блеска скальпелей. Одновременно он что-то вежливо и успокоительно говорит сидящей у стола пациентке, улыбаясь и внушительно шевеля подстриженными усиками, как бы в подтверждение сказанного. Доктор высок, сухопар. Его шуршащий, накрахмаленный халат отливает синевой в ярком свете морозного утра. Не раз уже ему приходило на ум, что его жизненная энергия вообще и мужская потенция в частности неминуемо угаснут в сонной атмосфере этого городка, простирающегося перед его окнами. Жалкая провинциальная дыра! Пестрые купола церквей да непросыхающая, неодолимая грязь! И лишь интерес к новинкам медицины, чтение французских романов да, пожалуй, еще холеные бачки, заостряющиеся к мочкам ушей, помогали ему сохранить чувство собственного достоинства.